Рассказы. Девяностые годы

Причард Катарина Сусанна

— Капитан Саундерс, управляющий рудником султана Раджи Магомета, уверяет, будто благодаря афганцам продовольствие и вода на приисках подешевели, — сказал Моррис.

— Это ложь, — горячо запротестовал Динни. — Когда белые возчики показали, что они умеют обращаться с верблюдами не хуже афганцев, афганцам пришлось снизить цены. В Курналпи именно белые погонщики вызвали понижение цен на продукты. Афганцы, наоборот, всегда взвинчивали цены.

— Везде, где есть рабовладельцы, появляется и «белая шваль», — вмешался Янки. — Так же было и в Америке. Афганцы располагают дешевой рабочей силой. Скоро и рудокопы на приисках сделаются

«белой швалью», если мы не отделаемся от афганцев.

— Отделаемся, — сказал Динни.

— Выкурим их, верно, Динни? — засмеялся Фриско.

— Один из шахтовладельцев сказал на днях в Кулгарди, — продолжал Динни, — что, конечно, рудокопы получают на наших приисках не слишком много. Но афганские и китайские рабочие, безусловно, обходятся дешевле…

— Ну, им не удастся лишить наших рудокопов их законных прав, сколько бы они ни гнались за дешевой рабочей силой, — заявил Тупая Кирка, — этого мы не допустим.

— Вот это верно, — согласился Динни. — Вообще-то я против афганцев ничего не имею, но нельзя допускать, чтобы они завладели всеми водоемами и задушили нас дешевой рабочей силой.

Когда Тедди Ноуллс был арестован и обвинен в убийстве афганца на одной из южных дорог, каждый старатель готов был защищать Тедди. Это был спокойный, честный человек, которого хорошо знали и любили на приисках. Динни поехал в Кулгарди и узнал подробности в Антиафганском комитете, который занялся этим делом.

— Тедди Ноуллс и его товарищ Хэтфилд в фургоне, запряженном волами, ехали по дороге в Эсперанс, — рассказал он Моррису, Фриско и другим старателям, собравшимся вокруг него, когда он возвратился. — Они ехали из Ооднадатты и остановились у водоема, примерно в пятнадцати милях к северо-западу от Понтон-Стейшн. В зарослях оказался большой афганский лагерь с множеством верблюдов, и около четырех часов пополудни, когда афганцы уже взяли столько воды, сколько им было нужно, подъехал Тедди и тоже хотел набрать воды. Но тут он увидел, что какой-то афганец моет ноги в водоеме. Тедди крикнул ему, чтобы он прекратил это дело.

«И не подумаю», — ответил афганец.

Тогда Тедди сказал стоявшим рядом афганцам, чтобы они уговорили его взять какой-нибудь таз и в нем мыть ноги. Ведь эту воду придется пить белым. Но они только ухмылялись, переглядываясь между собой.

— А ты откуда это знаешь, Динни? — спросил Моррис.

— Все это Тедди сам написал в письме комитету, — ответил Динни и продолжал: — Тедди подошел к афганцу и попытался отогнать его от воды, но тут подбежали другие афганцы с палками, камнями и ружьями. Камень попал Тедди в лицо, он выхватил револьвер и выстрелил в афганца, который опять нацелился в него камнем. Пуля попала афганцу в плечо, и толпа набросилась на Тедди. Во время свалки его револьвер выстрелил еще раз, и одного афганца ранило в живот. Афганцы вырвали у Тедди револьвер и принялись бить его и пинать. Тут подбежали Хэтфилд и другой товарищ с ружьем, лежавшим у них в фургоне. Но афганцы схватили их, отвезли всех троих в свой лагерь и там привязали их к деревьям. Примерно через час хозяин-афганец подошел к Хэтфилду и несколько раз ударил его хлыстом. Он грозился, что сожжет их всех живьем, если Нур Магомет умрет.

Тедди был привязан так крепко, что задохнулся бы, если бы один парень, Томас Бутчер, ехавший вместе с афганцами, не уговорил отпустить веревку. В таком положении Тедди и его товарищи оставались до трех часов следующего дня, когда

со станции приехали Понтон и Колмен и убедили афганцев отпустить их. Тедди явился в Израэлит-Бэй и обо всем сообщил полиции.

Слушатели шумно выразили свое негодование.

— Хэтфилд показал, — добавил Динни, — что сначала на Тедди напало восемь афганцев, а старатель, который пытался спасти его, утверждает, что в лагере афганцев было, по крайней мере, сто восемь верблюдов и при каждом погонщик.

Старатели на всех приисках с глубоким вниманием следили за делом Тедди, которое разбиралось в Олбани. Каждый легко мог представить себя на его месте. Ведь и они страдали от того, что афганцы загрязняют воду и нападают на безоружных золотоискателей, путешествующих в одиночку или по двое в глухих районах страны.

Оправдание Тедди было встречено с волнением и радостью. Этот случай еще больше усилил вражду между афганцами и белыми. Но когда владельцам больших верблюжьих караванов Файзе и Таг Магомету пригрозили запрещением производить перевозки, они велели своим погонщикам на всех дорогах внутри страны соблюдать местные законы и не наносить ущерба другим путникам при пользовании скудными запасами воды.

ГЛАВА XXVIII

Стояло жаркое утро. Салли только что окончила свои хлопоты по хозяйству, и вдруг она увидела Маритану, вышедшую из зарослей. Маритана была совершенно нагая, и ее стройное бронзовое тело отчетливо выделялось в ярком свете.

— О, это ты, Маритана, — воскликнула Салли, обрадовавшись девушке.

— Э-ехм, — пробормотала Маритана улыбаясь.

— Почему ты тогда убежала? — спросила Салли.

Маритана засмеялась тихим, журчащим смехом и покачала головой, как будто причины ее уходов и приходов для нее самой были тайной.

Салли вдруг вспомнила детеныша-кенгуру, которого она воспитывала в Южном Кресте. Его принес ей Динни. Собака Динни набросилась на мать-кенгуру и загрызла ее. А он вынул детеныша из сумки матери. Это был горный кенгуру, прелестное маленькое создание, кареглазое, с длинными ресницами и мягкой коричневато-серой шерсткой. Салли выкормила его из рожка, и скоро он начал прыгать вокруг нее, грыз травинки и ботву из ее рук и следовал за ней по пятам, как щенок.

Динни отгородил для кенгуру уголок во дворе, и она там держала его. Но однажды во двор ворвались бродячие собаки. Они растерзали кенгуренка у нее на глазах. Салли навсегда запомнила это зрелище и тот ужас и гнев, которые овладели ею. Она принялась отгонять собак и так кричала, что Моррис выбежал из дома, но кенгуренок был уже мертв.

Как жестоко поступила судьба с этим кротким беспомощным зверенышем! Салли отчаянно рыдала на груди Морриса. Моррис уверяет, что она никогда так горько не плакала. Прошло много времени, прежде чем этот случай изгладился из ее памяти. Карие глаза и тоненькие лапки кенгуренка еще долго преследовали ее.

И теперь глаза и руки Маританы напоминали ей этого детеныша. Она двигалась с той же дикой и робкой грацией, как кенгуренок, и перед Салли опять встала картина его трагической гибели, свидетельницей которой она была. Салли постаралась изгнать это воспоминание. Но ведь Маритана не такая, как другие туземки. Вот она стоит, озаренная ярким солнцем, простодушная и беззащитная, и Салли опять представляются злобные псы, растерзавшие кенгуренка. Ее охватил ужас, хотя она и понимала, что подобные мысли просто нелепы.