Рассказы. Девяностые годы
Шрифт:
— А, да приезжай хоть ночью, если тебе так хочется!
Мы немного помолчали — просто сидели и попыхивали трубками. Потом я спросил:
— Ты про что думаешь?
— Про то, что пора тебе купить новую шляпу, а то больно солнце тебе макушку припекает через старую-то…
Джеймс отскочил в сторону, чтобы я до него не дотянулся, а потом побежал загонять телят. Перед тем как лечь спать, он сказал:
— Ну а мне что за это перепадет?
Он давно уже приглядывался
— Сколько Франка хочет за это ружье?
— Пятнадцать фунтов десять шиллингов, но, может, он засчитает мою одностволку. В крайнем случае уступлю мою одностволку Филу Ламберту, за пару фунтов, не меньше. (Фил был его закадычный дружок.)
— Договорились, — сказал я. — Только поторгуйся хорошенько.
Утром он сам приготовил себе завтрак и выехал пораньше, чтобы Мэри не надавала ему еще поручений и наставлений — вдруг она вечером что-то забыла. Ружье он взял с собой.
Я всегда считал, что только круглый дурак не способен сохранить секрет от своей жены — значит, и сам он вроде бабы. Зато теперь понял, каково это. Те три дня, что я ждал коляску, были самыми долгими в моей жизни. Я злился на всех и на все на свете, а страдала от этого Мэри. Чтобы как-то убить время, я починил крышу, подправил загородку, привел в порядок всю упряжь и на третий день утром оседлал лошадь и отправился на гору присмотреть деревья для изгороди. Помню, как я спешил обратно, потому что вдруг испугался, что коляска приедет без меня.
За чаем я завел разговор о колясках.
— Ну зачем тебе двухместная коляска, Мэри? — спрашиваю. — А если ты захочешь взять с собой детей?
— Усядутся на полу, у нас между колен. Так все люди делают. Постелю им одеяло или шкурку опоссума, чтобы было удобно.
Но говорила она как-то равнодушно, не то, что прежде, когда я про коляску и слышать не хотел. У них, у женщин, всегда так. Ну да, правда, бедняжка, устала и не очень хорошо себя чувствовала, и дети что-то куксились. Вид у нее был совсем унылый.
— И не надо говорить о коляске, Джо, — сказала она. (В эту минуту мне как раз почудилось, что я слышу стук колес.) Все равно мы ее не купим. Не знаю, зачем ты завел этот разговор сегодня. И не сердись, Джо, я не хотела тебя обидеть. Подождем немного, а потом купим большую коляску, раз уж ты так решил. У нас еще столько времени, чтобы все обсудить.
После чая, когда малыши улеглись спать и Мэри перемыла посуду, мы сели посидеть на веранде. Мэри шила, а я курил и смотрел на дорогу.
— Почему ты молчишь, Джо? — спросила Мэри. — Ты со мной теперь почти не разговариваешь, из
— Просто мне нечего сказать.
— Найди что-нибудь. Подумай, мне-то каково? Ты чем-то расстроен? Опять что-нибудь случилось? Лучше расскажи мне все и перестань терзаться и раздумывать, ведь нам обоим от этого только хуже. Раз ты мне никогда ничего не рассказываешь, как же я сумею тебе помочь?
Я сказал, что ничего особенного не произошло.
— Но должно же что-то быть? Отчего ты сегодня такой? Напился, что ли, в городе? Или опять играл?
Я спросил, какое она еще придумает обвинение.
— И потом, я вот о чем хотела с тобой поговорить… — продолжала она. — Пожалуйста, не хмурь лоб, Джо, и выслушай меня спокойно…
— В чем дело?
— Прошу тебя, не ругайся при детях. Знаешь, маленький Джим сегодня — он чинил свою тележку и что-то у него не ладилось, — он… он…
— Ну, что он сказал?
— Он… (Она опять запнулась — как видно, удерживалась, чтобы не рассмеяться.) Он сказал: «Чтоб тебя…»
Я не мог не рассмеяться. Мэри старалась сохранить серьезность, но у нее ничего не получилось.
— Не беда, старушка! — сказал я, обнимая ее за плечи, потому что губы у нее дрожали и, может быть, она плакала, а не смеялась. — Не всегда же так будет. Потерпи, дай набраться сил.
И как раз в эту минуту появился черный мальчишка, который жил у нас (я вам как-нибудь расскажу о нем), — он подвигался бочком вдоль стены, бедняга, как будто боялся, что кто-нибудь его ударит. А ведь я-то его ни разу пальцем не тронул.
— Что такое, Гарри? — спрашивает Мэри.
— Едет… Коляска едет.
— Где коляска?
Он показал в сторону ручья.
— Ты уверен, что это коляска?
— Да, хозяйка.
— А лошадей сколько?
— Одна… две.
Мы знали, что он слышит и видит задолго до того, как услышим и увидим мы. Мэри сбежала с крыльца во двор, влезла на груду бревен и, приставив ладонь ко лбу, хотя солнце уже зашло, стала вглядываться в ту сторону, где между бесконечных серых стволов вилась дорога.
— Кто-то едет к нам в коляске, Джо! — крикнула она взволнованно. — А обе мои белые скатерти неглаженые. Гарри! Поставь утюги на плиту и подбрось дров, да поживее. Хорошо еще, что я припрятала новые простыни. Вставай, Джо! Что ты там сидишь и ухмыляешься? Пойди надень чистую рубашку. Скорее… Ой, да это Джеймс… и больше никого.
Она повернулась ко мне, а я сидел и ухмылялся как дурак.
— Джо! — сказала она. — Чья это коляска?
— По-моему, твоя, — сказал я.