Рассказы. Миры Гарри Гаррисона. Том 14
Шрифт:
— Пристрелять?
— Точно. После пристрелки взорвите паровой котел. У них тогда не будет возможности продолжать обстрел. При этом, конечно. Погибнут люди, но здесь погибло еще больше. Включая доктора Толедано.
Офицер отдал честь и вышел. Только сейчас Ян почувствовал безмерную усталость и направился в ванную, чтобы сполоснуть лицо холодной водой. В комнате позади него ярко вспыхнуло аварийное освещение, и в зеркале над раковиной он увидел свои глаза. Заглянув в них, он ужаснулся. Неужели он действительно отдал приказ убивать? Да. Ему пришлось пойти на это. Для общего блага.
До рассвета оставалось всего несколько часов. Изможденный вид и покрасневшие глаза у большинства присутствующих свидетельствовали о том, что силы их на исходе. К тому времени потолок в кабинете уже залатали, внесли новый письменный стол и устранили все признаки понесенного урона. Ян сидел за столом в бывшем кресле доктора Толедано и жестом предлагал входившим садиться.
— Кажется, теперь все собрались, — сказал он. — Доктор Пидик, прежде всего доложите, пожалуйста, как у нас обстоят дела по медицинской части.
— Все, что могу сказать: мы держим ситуацию под контролем. — Эпидемиолог потер небритый подбородок. — Пока мы не потеряли ни одного больного; похоже, что поддерживающее лечение эффективно даже в самых тяжелых случаях. Но мы не в состоянии остановить распространение болезни. Это выше наших сил. Если так пойдет и дальше, то вскоре в городе не останется ни одного здорового человека, а нам придется запрашивать помощь, ибо персонала не хватит. За всю свою жизнь я не видел ничего подобного.
— Какова обстановка с военной точки зрения, лейтенант?
Предельно уставший человек поднял руки и вместо ответа хотел просто пожать плечами, но в последний момент сдержался. Он с усилием выпрямился.
— Население сейчас доставляет нам меньше хлопот. Мы отозвали своих людей с улиц, и теперь они либо на стенах, либо охраняют лагерь. Многие из местных больны, а это значит, что часть жителей не участвует в противостоянии. Остальные, похоже, пребывают в растерянности. Внешний противник все это время перемещался на позиции, с которых удобно переходить в атаку. Полагаю, что в любое время следует ожидать мощного приступа. Вероятнее всего, на рассвете.
— Почему вы так думаете?
— Судя по снаряжению, которое они подтащили к стенам: дополнительные баллисты всевозможных размеров, паровые тараны, средства для наведения мостов, штурмовые вышки — они готовы нанести массированный удар, для этого у них достаточно и людей, и снаряжения.
— Вы сможете сдержать их атаку?
— Ненадолго, сэр. Мы могли бы сопротивляться им с большим успехом, если бы нам помогали жители города; но сейчас они более чем бесполезны. Нам ведь придется обороняться и против них. У нас просто не хватит личного состава, чтобы расставить людей по стенам. Если вы позволите, я выскажу свои соображения. Здесь возможны два решения. Первое: мы вызываем дополнительные войска. Техники установили нуль-передатчик, и можно доставить сюда и собрать еще один, побольше. Второе: мы оставляем город. Оборона его будет стоить нам да и противнику — жизней; к тому же погибнет боевая техника, аппаратура. Гудегинцы — отчаянные воины и не остановятся, пока не победят.
— В
Лейтенант смутился.
— Трудно сказать. По всей видимости, учитывая, что они больны…
— Их всех убьют. Не думаю, что это решение — самое удачное, лейтенант. В то же время мы не можем взять их на базу, так как там не хватит места для больных жителей целого города. А других карантинных станций, где могли бы обеспечить лечением такое количество больных, больше нет. Похоже, ситуация начинает вырисовываться в довольно мрачном свете.
Молчание собравшихся в кабинете людей, их удрученные лица выражали согласие с мнением доктора Дакосты. Ситуация казалась безвыходной. Ведь какое бы решение они ни приняли, люди все равно погибнут. Их смерть оставит черный след в летописях СЭК. Возможно, создадут еще один тренировочный фильм, повествующий об их ошибках и предупреждающий, чтобы другие не повторяли их.
— Но мы еще не проиграли, — сказал Ян, видя, что никто больше не решается взять слово. — Есть у меня один план, и — кто знает — может, он изменит ситуацию. Продолжайте заниматься своими делами, а к рассвету я дам вам знать обо всем. Лейтенант, будьте добры, останьтесь; я бы хотел поговорить с вами.
Остальные молча вышли из комнаты. Ян подождал, пока закроется дверь за последним из них, и только тогда заговорил:
— Мне нужен доброволец, лейтенант, хороший солдат, профессиональный боец. Я собираюсь выйти за пределы города, и мне понадобится квалифицированный помощник.
— Но вам нельзя, сэр! Вы — руководитель.
— Поскольку я руководитель, никто не может воспрепятствовать мне — не так ли? Для задуманного мною дела нужен молодой медицинский работник, которого вполне можно подменить, и я как раз соответствую этим требованиям. Бригады медиков сейчас во мне не нуждаются, а расставить людей для обороны вы сможете и без меня. Если же со мной что-либо случится, сообщите в штаб, и уже через несколько минут вам пришлют намного более квалифицированного специалиста СЭК, чем я. Как видите, нет никакой причины, по которой я не смог бы идти, — не правда ли?
Лейтенант неохотно согласился, хотя ему не по душе была эта затея, и вышел, чтобы подыскать добровольца. Ян начал укладывать ранец. Он еще не кончил, когда раздался стук в дверь.
— Мне приказали явиться к вам, сэр, — доложил солдат, отдавая честь.
Ян уже встречал его — крупного мужчину с шеей, напоминавшей ствол дерева, но умевшего передвигаться с кошачьей легкостью. При себе он имел боевое оружие и выглядел довольно воинственно.
— Как тебя зовут?
— Рядовой Плендир, из охраны СЭК, сэр.
— Если не ошибаюсь, всего несколько дней назад на тебе были сержантские нашивки?
— Да, сэр, и не в первый раз. Разжалование за проступок в боевых условиях. Пьянка и драка. Но не с нашими людьми, сэр. С местными. Они все разом набросились на меня, а было их около пятнадцати. Большинство из них все еще в госпитале, сэр.
— Надеюсь, ты такой бравый не только на словах, Плендир. Готов ли ты отправиться со мной за город?
— Да, сэр, — решительно ответил тот, и ничто не дрогнуло в его лице.