Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 25

Хайнлайн Роберт Энсон

Поравнявшись с Джонни, он остановился. Джонни крепче прижал к себе собаку. Великий церемониймейстер спешился и поклонился. Джонни обернулся, чтобы посмотреть, кому преназначался этот поклон. Церемониймейстер снял роскошный цилиндр и посмотрел Джонни прямо в глаза.

— Сэр, вы Человек, Который Путешествует Слонами? — Это было, скорее, утверждение, чем вопрос.

— Что? Да.

— Я приветствую вас, Rex! [6] Ваше величество, ваша королева и ваш двор ждут вас. —

Человек слегка повернулся, как бы показывая путь.

6

Царь (лат.).

Джонни ахнул и подхватил Бродягу под мышку. Церемониймейстер повел его к карете, запряженной слонами. Собака вырвалась и прыгнула в карету, прямо на колени леди. Та погладила ее и счастливыми глазами посмотрела на Джонни Уоттса.

— Здравствуй, Джонни! Добро пожаловать домой.

Он всхлипнул:

— Марта! — И Rex, спотыкаясь полез в карету, чтобы обнять свою королеву.

Впереди прозвучал мелодичный голос трубы, и процессия снова тронулась в свой бесконечный путь…

«ВСЕ ВЫ ЗОМБИ…»

22.17 Временная зона V (ВСТ) 7 ноября 1979, Нью-Йорк, бар «У Папули»: Я надраивал коньячную рюмку, когда вошел Мать-одиночка. Я отметил время — 10 часов 17 минут пополудни пятой зоны (или по восточному времени), 7 ноября 1970 года. Темпоральные агенты всегда отмечают время и дату. Обязаны.

Мать-одиночка был парнем двадцати пяти лет, не выше меня, с лицом подростка и раздражительным характером. Мне его вид не понравился — и никогда не нравился — но именно его я прибыл завербовать, Этот парень был моим, и я встретил его своей лучшей барменской улыбкой.

Наверное, я излишне привередлив. Не такой уж он и зануда, а прозвище свое заработал из-за того, что если какой-нибудь любопытный тип интересовался, чем он занимается, он всегда отвечал; «Я мать-одиночка», И если был зол на весь мир меньше обычного, иногда добавлял: «…за четыре цента слово. Я пишу исповеди для журналов».

Если настроение у него оказывалось паршивое, он пытался кого-нибудь спровоцировать на оскорбление, Дрался он жестоко, насмерть, как женщина-полицейский — одна из причин, по которой он мне стал нужен. Но не единственная.

Он уже успел нагрузиться, и по его лицу было ясно, что люди сегодня отвратительны для него больше обычного. Я молча налил ему двойную дозу «Старого нижнего белья» и оставил бутылку на стойке. Он выпил и налил себе еще.

Я протер стойку.

— Как жизнь у Матери-одиночки?

Его пальцы стиснули стакан. Мне показалось, что сейчас он швырнет его в меня, и я нашарил под стойкой дубинку. Занимаясь манипуляциями во времени, стараешься предвидеть любую неожиданность, но тут замешано столько разных случайностей, что никогда нельзя идти на неоправданный риск.

Я

увидел, что он расслабился на ту самую малость, которую нас учили подмечать в тренировочной школе Бюро.

— Извини, — сказали. — Просто хотел спросить, как идут дела. Считай, что спросил какая сегодня погода.

— Дела нормальные, — кисло отозвался он. — Я кропаю, они печатают, я ем.

Я плеснул себе и склонился к нему.

— Знаешь, — сказали, — а у тебя здорово получается — я кое-что из твоей писанины прочел. Ты изумительно хорошо понимаешь женский взгляд на мир.

Тут я допустил прокол, но пришлось рискнуть — он никогда не называл своих псевдонимов. Но он успел достаточно накачаться, и поэтому вцепился только в последнюю фразу.

— Женский взгляд! — фыркнул он. — Да, я знаю, как бабы смотрят на мир. Еще бы мне не знать!

— Неужели? — усомнился я. — Сестры?

— Нет. Могу рассказать, только ты все равно не поверишь.

— Брось, — мягко отозвался я, — барменам и психиатрам прекрасно известно, что нет ничего более странного, чем правда. Знаешь, сынок, если бы тебе довелось выслушать все то, что мне рассказывали… считай, богачом бы стал. Поразительные были истории.

— Ты и понятия не имеешь, что такое «поразительное»!

— Да ну? Меня ничто не удивит. Я всегда смогу припомнить байку и похуже. Он снова фыркнул.

— Спорим на то, что осталось в бутылке?

— Ставлю полную, — принял я вызов и поставил бутылку на стойку.

— Валяй…

Я махнул своему второму бармену, чтобы он обслуживал пока клиентов. Мы сидели у дальнего конца стойки, где я отгородил единственный табурет, уставив рядом с ним стойку банками с маринованными яйцами и прочей дребеденью. Несколько клиентов у дальнего конца смотрели по ящику бокс, кто-то гонял музыкальный автомат — словом, мы с ним уединились не хуже, чем в постельке.

— Ладно, — произнес он, — начнем с того, что я ублюдок.

— Этим здесь никого не удивишь.

— Я серьёзно, — рявкнул он. — Мои родители не были женаты.

— Опять-таки ничего удивительного, — повторил я. — Мои тоже.

— Когда… — он Смолк, и я впервые за все время заметил в его глазах теплоту. — Ты тоже серьезно?

— Тоже. Стопроцентный ублюдок. Более того, — добавил я, — никто в моей семье никогда не был женат. Все были ублюдками.

— Не старайся меня перещеголять — ведь сам ты женат.

Он показал на мое кольцо.

— А, это… — Я продемонстрировал ему кольцо. — Оно только похоже на обручальное, я его ношу, чтобы женщин отпугивать. Это кольцо — древняя вещичка. Я купил его в 1985 году у другого нашего агента, а тот вывез его с дохристианского Крита. — Змей Уроборос…, мировая змея, бесконечно заглатывающая собственный хвост. Символ Великого Парадокса.

Он лишь бросил на кольцо мимолетный взгляд.

— Если ты и в самом деле ублюдок, то сам знаешь, каково им живется. Когда я был маленькой девочкой…