Рассказы. Митря Кокор. Восстание
Шрифт:
На второй день в «Драпелул» пришел Григоре Юга. Он не встречался с Титу уже недели две и теперь заглянул, чтобы узнать, какова доля правды в сумятице противоречивых слухов и толков, наводнивших столицу. В клубе все события окрашивались в зависимости от политической принадлежности рассказчика. Даже те люди, о которых было известно, что они близки к министрам, либо ничего толком не знали, либо нарочно скрывали правду. В Амаре Григоре не был с рождества из-за хлопот по разводу и других своих дел. Однако, если действительно существует какая-то опасность, он должен быть в поместье, рядом
— Думаю, что газетам известна правда, хотя пишут они только ложь, — невесело улыбнулся Григоре. — Пределяну убеждает меня спокойно заниматься своими делами, так как правительство, мол, не допустит распространения беспорядков по всей стране. Но другие утверждают, что правительство просто не в состоянии привести в повиновение возбужденные массы…
Титу не мог сказать ничего точно или хотя бы даже приблизительно достоверно, а просто повторять слухи, ходившие по городу, ему не хотелось. Поэтому он познакомил Григоре с Рошу, и тот, весьма польщенный, сперва превознес до небес Титу, а затем почти торжественно заявил:
— Действительность, сударь, куда мрачнее, чем предполагают. Беспорядки неудержимо разрастаются с каждым днем, с каждым часом, и неизвестно, удастся ли еще что-либо предпринять, чтобы приостановить их. Вот до чего мы докатились! К счастью, еще не пролилась кровь, еще нет человеческих жертв, но никто не знает, что может принести завтрашний день.
Далее Рошу подробно рассказал, что произошло в отдельных деревнях и городах, какие где были грабежи и погромы, и закончил, как заправский оратор, разглагольствующий с трибуны палаты депутатов:
— Страна всколыхнулась, сударь мой! Вся страна!
Встревоженный пророческим тоном секретаря редакции, Григоре решил на следующее же утро выехать в Амару и пригласил с собой Титу, обещая, что они там пробудут не больше двух-трех дней, а если придется задержаться, то он непременно отправит Титу обратно в Бухарест. Херделе эта идея очень понравилась, и он вопросительно посмотрел на Рошу.
— Можешь ехать, малыш! — покровительственно ответил тот. — Поезжай. Тебе я, уж во всяком случае, не откажу. Можешь даже написать интересный репортаж для нашей газеты. Это будет настоящей сенсацией! Хотя нет, не выйдет… Ваше поместье ведь в уезде Арджеш… а там, насколько мне известно, пока спокойно. Однако в такие смутные времена всюду в деревнях необходимо соблюдать осторожность. Так что ты, малыш, поберегись, как бы крестьяне тебя не пристукнули!
— Я же не помещик! — рассмеялся Титу.
— Не смейся, дружище! — не согласился Рошу. — Разве злополучные евреи, над которыми сейчас измываются, помещики?
Считаю своим долгом предупредить тебя, моя милая, что сейчас ехать в именье рискованно, — заявил с непривычной для него серьезностью Гогу Ионеску. — Разумеется, если ты не согласна, я не могу тебя задерживать насильно, и при всех обстоятельствах наша усадьба в Леспези всегда в твоем распоряжении. Думаю, однако, что ты должна еще раз все хорошенько взвесить…
— Я все взвесила, — иронически перебила его Надина, — и не нашла ни одной серьезной причины, которая могла бы меня задержать. Напротив, у меня все основания
— По крайней мере, повремени немного, пока не выяснится, что там происходит.
— Я же не завтра еду! — шутливо успокоила его Надина. — День отъезда я еще не назначила. Подожду, пока подсохнет земля и дорога станет получше… Но, кроме всего прочего, не понимаю, почему на тебя напал такой страх, ведь в наших краях все спокойно.
— Да не занимайся ты теперь своим поместьем! — воскликнул Гогу. — Оно у тебя сдано в аренду, пусть арендатор и улаживает дела с крестьянами.
— Ты серьезно думаешь, что крестьяне воюют с женщинами? Чепуха!
— Хорошо, не буду больше настаивать, а то мои уговоры только разжигают твое упрямство!.. — сдался Гогу. — Но я советовался с отцом. Он тоже считает твое намерение чистейшим безумием… Я уж не говорю о Женни, которая так тебя любит. Не так ли, моя дорогая?
Глаза Еуджении налились слезами. Она попыталась что-то сказать, но не смогла и заплакала. Гогу испугался:
— Что с тобой, любимая, что случилось, душенька? Разве можно так?
— Это ты, Гогу, во всем виноват, на всех страх нагоняешь! — возмутилась Надина. — Прости меня, Женни, милая, умоляю тебя. Если б я знала, что вы так встревожитесь, я вообще не стала бы говорить вам о своей поездке…
Еуджения и Гогу обедали в тот день у Надины. С тех пор как она разошлась с мужем, они почти всегда обедали вместе — то супруги Ионеску у Надины, то она у них.
— Разреши мне сказать тебе, Надина, что это просто безумие, самое настоящее безумие, — взвился наконец Гогу, выведенный из себя упрямством сестры.
— А меня это соблазняет именно потому, что это безумие! — воскликнула Надина, и глаза ее загорелись.
Надина и впрямь заупрямилась потому, что все советовали ей отказаться от своего намерения. Первым это сделал адвокат Олимп Ставрат, представлявший ее интересы на бракоразводном процессе, лощеный старичок с тщательно ухоженной бородкой. Он немного приударял за своей клиенткой, красноречиво вздыхал и возводил очи горе, выражая непреодолимую страсть. Когда Надина предложила ему сопровождать ее в деревню, Ставрат счел себя обязанным обратить ее внимание на опасность такой поездки. Однако одного иронического взгляда Надины оказалось достаточно, чтобы заставить адвоката изменить свое мнение:
— Я тревожусь не за себя, а только за вас, сударыня. Что до меня, то я готов сопровождать вас хоть на край света! — выразительно вздохнул он. — Быть может, вы наконец заметите, что и в груди адвоката бьется сердце…
Рауль Брумару отказался категорически:
— Что тебе взбрело на ум, Надина? Ехать сейчас в деревню?.. Ты что, смеешься надо мной? Ну уж нет! Ни в коем случае! Предпочитаю спокойно сидеть в Бухаресте!
Даже шофер Рудольф осмелился неодобрительно заметить, что подобная экскурсия теперь опасна.