Рассказы
Шрифт:
— Сейчас я позвоню. Кто ваш доктор?
— Они сказали — Майлз погиб?!
— Лежите тихо… Кто-нибудь из слуг еще не спит?
— Обнимите меня, я боюсь!
Он обнял ее за плечи.
— Скажите мне фамилию вашего доктора, — твердо повторил он. — Может быть, это ошибка, но надо, чтобы кто-то был здесь.
— Мой доктор… О боже, неужели Майлз погиб?!
Джоэл кинулся наверх и стал рыться в незнакомых аптечках в поисках нашатырного спирта. Когда он вернулся, Стелла рыдала.
— Нет, нет, он жив! Я знаю, он жив! Он это все придумал.
— Кому из ваших близких друзей позвонить, Стелла? Вам нельзя оставаться одной.
— Нет! Нет! Я не хочу никого видеть. Останьтесь вы со мной. У меня нет друзей. — Она встала, слезы заливали ее лицо. — Майлз — мой единственный друг. Он не умер, он не может умереть! Я поеду туда, я должна сама все увидеть. Узнайте, когда поезд. И вы поедете со мной.
— Но сейчас ночь, ничего нельзя сделать. Скажите мне, кому из ваших подруг я могу позвонить: Лоис? Джоун? Кармеле? Кому?
Стелла подняла на него невидящие глаза.
— Моей лучшей подругой была Ева Гобел, — сказала она.
Джоэл вспомнил, как они с Майлзом говорили на студии два дня назад, увидел перед собой его отчаянное, печальное лицо. В страшном безмолвии смерти все стало на свои места. Он был единственным режиссером-американцем, соединившим в себе совесть художника с незаурядным характером. Зажатый в тисках киномашины, он расплачивался своим душевным здоровьем за то, что не шел на компромиссы, не сумел выработать в себе трезвый цинизм, не смог найти себе убежище, а если оно у него и было, то жалкое и ненадежное.
У парадной, двери что-то стукнуло, потом она отворилась. В холле послышались шаги.
— Майлз! — пронзительно крикнула Стелла. — Это ты, Майлз? Это Майлз, Майлз!
На пороге появился рассыльный с телеграфа.
— Я не нашел звонка. Но вы тут разговаривали.
Телеграмма точно повторяла то, что передали по телефону. Стелла перечитывала ее снова и снова, будто хотела убедиться, что это какая-то страшная чушь, а Джоэл тем временем звонил по телефону. Все еще где-то веселились, и никого не было дома, но в конце концов он разыскал каких-то знакомых, потом заставил Стеллу выпить виски.
— Вы должны остаться, Джоэл, — шепнула она словно в полусне. — Не уходите, Майлзу вы так нравились… он говорил, что вы… — Она содрогнулась всем телом. — Боже мой, если бы вы только знали, как мне одиноко! — Глаза ее закрылись. — Обнимите меня, Джоэл. У Майлза был такой же костюм. — Она резко выпрямилась. — Как подумаю, какой ужас он должен был испытать! Он так всего боялся.
Она помотала головой, потом вдруг сжала лицо Джоэла в ладонях и притянула к себе.
— Нет, нет, ты не уйдешь! Я ведь нравлюсь тебе — ты любишь меня… Любишь? Не звони никому. Завтра еще будет время. А сейчас останься, не уходи от меня!
Он смотрел на нее, не веря своим ушам, а потом вдруг все понял и ужаснулся. Быть может, сама того не сознавая, Стелла тщилась вернуть Майлза к жизни, сохраняя ту ситуацию, в которой он был главным
Джоэл решительно взял трубку и позвонил доктору.
— Не надо, не надо, не звони никому! — закричала Стелла. — Иди ко мне, обними меня!
— Доктор Бейлз дома?
— Джоэл! — рыдала Стелла. — Я думала, что могу положиться на тебя. Ты так нравился Майлзу. Он ревновал меня к тебе… Джоэл, иди же ко мне!
…Значит, если он предаст Майлза, ей удастся сохранить иллюзию, что он жив… но ведь он погиб, его уже невозможно предать!
— …страшное потрясение. Только что. Не могли бы вы приехать сейчас же и привезти сиделку?
— Джоэл!
Теперь дверной звонок и телефон звонили беспрерывно, а к парадному уже подъезжали автомобили.
— Но ты не уйдешь! — молила Стелла. — Ведь ты останешься, скажи, что останешься!
— Нет, я не останусь, — ответил он. — Но я вернусь, если буду нужен.
На ступеньках крыльца Джоэл остановился. Дом теперь гудел и пульсировал жизнью, которая всегда трепещет вокруг смерти, как защитная завеса листвы, и в горле у Джоэла забилось глухое рыдание.
«Он был волшебником. Он сотворял чудо, к чему бы ни прикоснулся, — подумал он. — Он преобразил даже эту маленькую статисточку и сделал из нее подлинное произведение искусства».
Потом:
«Как будет не хватать его в этой пустыне… Уже не хватает!»
И потом, не без горечи:
«Я-то вернусь… я вернусь».
Перевод И. Архангельской.
Трудный больной
— Пустите бут… о го-осподи! Отдайте сию минуту! Не смейте опять напиваться! Да ну же — отдайте бутылку. Я ведь вам сказала: ночь продежурю и буду давать понемногу. Отдайте. Если будете так продолжать, в каком же виде вы поедете. Ну дайте — пусть у меня будет — я половину в ней оставлю. Пу-сти-те. Вы слышали, что доктор Картер говорил. Ночью я буду дежурить, давать из нее понемногу, наливать из нее порциями… Да ну же… Я сказала ведь вам… Я устала, не могу драться с вами весь вечер… Что ж, пейте и упейтесь до смерти, как идиот.
— Пива хотите? — спросил он.
— Не хочу я никакого пива. О господи, опять мне любоваться на вас пьяного.
— А ночью я кока-колу буду пить, — сообщил он.
Девушка присела на кровать, тяжело перевела дух.
— Но какими-то доводами вас можно пронять?
— Только не вашими. Не мешайте — пролиться может.
«Не мое, совсем не мое это дело вытрезвлять его», — подумала она. И снова борьба за бутылку, но на этот раз он уступил, посидел отвернувшись, уронив голову в ладони, — опять дернулся к спиртному.