Рассказы
Шрифт:
… Я очень люблю своего «Мотылька»
Айвар и я лежали рядом, плашмя на холодной мерзлой земле, проклиная невидимого пулеметчика, который «строчил» по нам, как только мы пытались куда-либо двинуться. Смертоносные осы проносились так близко от моего затылка, что хотелось зарыться, уйти еще глубже в землю, но, как я уже сказал, она была мерзлая…
Если мы не видели самого пулеметчика, то все же нам было видно, как на противоположной стороне оврага его
Но факт остается фактом — пулеметчик уцелел: вся атакующая рота позади нас прижата к земле, и сержанту Айвару и мне дано приказание уничтожить гнездо. И еще было ясно, что наша попытка подползти с фланга провалилась — мы обнаружены. Осветительных ракет слишком много. Каждая наша попытка двинуться дальше вызывала опять огонь — что делать?
Я смотрю на Айвара: у него страшно сосредоточенное лицо, глаза закрыты — может быть, он молится?.. Отрываю взгляд, смотрю опять на овраг и столбенею… в шагах трех вперёди нас порхает мотылек… летающий цветок жаркого летнего полдня в стылую ноябрьскую ночь!
— Айвар, гляди — мотылек!
— Где? Где? — он открывает глаза и испускает радостное восклицание: А — а!
Затем наступает нечто, для чего я никогда не находил нужных слов, чтобы правильно рассказать, что произошло дальше, настолько это странно, невероятно, точно в сумбурном сновидении. Айвар, торжествующий и улыбающийся, встает во весть рост и быстрыми шагами спускается в овраг.
— Айвар! Ты с ума сошел! — я бегу за ним, хватаясь за него… — Айвар! Ложись! Тебя убьют!..
Зев пулеметного гнезда опять раскрыт — длинные огненные пальцы тычут в темноту, а вперёди нас летит мотылек, машет ярко разрисованными крылышками, точно он нас ведет и хранит… И у меня появляется безумная уверенность, что это именно так — мотылек устраняет всякую опасность. Я выхватываю гранату, становлюсь рядом с Айваром и иду так же гордо, как он.
Линия фронта по обе стороны от нас кипит выстрелами, как гигантский котел. Беспрерывные вспышки света. Мы идём. Пулемет лает где-то совсем близко. Карабкаемся на противоположную сторону — вот и зев амбразуры. Айвар бросает первую гранату, я — вторую. По — видимому, с полным успехом — я перестаю интересоваться замолкшим неприятельским гнездом и только ищу глазами мотылька, но его нигде нет… Уже слышно, как наша рота бегом пересекает овраг. Я хватаю Айвара за руку и в упор спрашиваю:
— Что это было? Что значит — мотылек?
— Забудь о нем. Скажешь другим — высмеют! Ничего не было — понимаешь: удобно подползли — и все!
Нас представили к награде. Но я был бы не я, если бы не вытянул от Айвара тайну мотылька. Я должен признаться, что голоден по чудесному, и если бы в жизни все шло так, как изложено в школьных учебниках, она бы казалась мне пальным сараем…
Весь
Айвар перенес тяжелое заболевание. Опасались за его жизнь и рассудок. Когда начал поправляться, им завладела мечта. Он видел себя идущим по пустынной проселочной дороге в холмистой с перелесками местности. В синих лесах потонули дали. Направо — заколосившиеся серебристые нивы с рощицами промеж них и усеянные серыми пнями, валунами и можжевельником выгоны. Налево — крутой глубокий спуск, а там, на дне, заросшая редким кустарником и молодыми елочками низина и далеко за ней — высокие крутые из красноватого песку обрывистые берега невидимой реки (может быть, её и нет), они тянутся далеко-далеко и исчезают в сизой мгле…
И над всем этим солнце, голубое небо и белое пухлое облачко, лебедем плывущее в синеве. Придорожье цветами усеяно — желтыми, белыми; синие колокольчики покачиваются на тонких стебельках — удивительно, почему не звенят… Грудь дышит широко и глубоко, и растёт в этой груди комок радости — поднимается к горлу — он щекочет и почти душит… Хочется смеяться и целовать, но некого…
Свежий ветер обдувает лицо. И никого, ни души, лишь молчаливый зов синеоких душ далей, залегших на горизонте — тех, кто денно и нощно сеет в духах недовольство насиженным местом, нашептывая про невиданные страны и заоблачные высоты…
Как только Айвар выписался из больницы, — он повесил за плечами свой старенький рюкзак и отправился. Куда? Он сам не знал. Сперва отъехал от города по железной дороге и, увидев на небольшой станции малонаезженную дорогу, решил — «она самая» — слез с поезда и пошёл…
Через два дня пути местность начала повышаться и, действительно, стала приобретать очертания, близкие его мечте. К полудню он поднялся на крутой холм и с вершины его увидел налево от себя низину, и за ней первые, изрытые дождевыми потоками красные обрывы. Оглянулся кругом — все так, как по мечте положено… Сердце заколотилось в груди.
У самой дороги выпирал из земли серый двугорбый камень, в точно- сти похожий на верблюда, вросшего в землю. Тут Айвар перекусил из дорож — ной сумки, прислонился к камню отдохнуть — сам не заметил, как заснул. Когда открыл глаза, солнышко уже далеко к западу склонилось, и на камне сидела какая-то старуха в коричневом платочке, завязанном на лбу ушками. Старенькая, седенькая, а глаза ласковые — улыбаются.
— Хорошо ли спал, мил человек?
— Спасибо, бабушка, хорошо.
— Далеко ли путь-то держишь?
— Сам не знаю — так…
— Ну, знать, счастья своего ищешь. Коли был бы судьбою своею доволен — никуда не ходил бы.
Оба замолчали.
— А где же моё счастье ходит? — спросил Айвар.
— Об этом фею надо спросить.
— А где же её искать?
Старуха пристально на него посмотрела и самым обыкновенным тоном, точно речь шла о том, где купить осьмушку табака, произнесла:
— Да, тут, недалече.
— Бабушка, да ты говоришь так, точно сама видела фею!