Рассказы
Шрифт:
Трбан
Чартерный перелет Москва-Бали занял девятнадцать часов. Плюс шесть часов задержки. Мука смертная. Да ещё две посадки.
Первая — в Карачи (Пакистан). Вторая — в Патайе. В знаменитом тайландском Триппербурге. Итого: три раза взлетали, три раза садились. Орлята учатся летать.
Правда, посадки были отличные, как всегда. С аплодисментами. Наши летчики, что ни говори, лучшие в мире и сажают виртуозно. Не хуже чекистов. Шутка.
И вот наконец Бали. Уря!
Из прохладного кондиционированного
— Уэлкам ту Бали!
— Сенькю, — астматически хрипит жаба и, жадно хватая ртом раскаленный воздушный кисель, медленно загребает его передними и задними лапами. Измученным брассом плывет к автобусу. Жабе плохо. Она больше суток летела на райский чудо-остров. Жалко жабу. Но не очень.
Что такое Бали? Ха!
Бали — это влажные перламутрово-шёлковые лотосы, кажущиеся ненастоящими.
Небо, в которое нельзя смотреть без головокружения. Растительность, бурная, как страсть.
Тысячи обезьян с лицами высокопоставленных взяточников и ловкими пальцами вокзальных щипачей. Они воруют очки, часы. Банан они пожирают сразу, а дешевую сладкую картошку гневно бросают вам в лицо, как слишком маленькую взятку.
Пагоды, похожие на гигантские мутирующие галлюциногенные поганки.
Заторможенные питоны с пластырями на философических мордах, чем-то очень напоминающие охранников в московских офисах.
Огромные, монументальные морские черепахи в стиле ампир.
Балийки, прекрасные и предупредительные, как жены сразу после свадьбы.
Летучие мыши-вампиры. Что-то вроде тещи, подвешенной за ноги. Так сказать, наглядный образ глубинной подсознательной мечты зятя.
Скульптурные композиции, вырезанные из арбузов и дынь. Арбузные ведьмы, дынные карлики.
Сотни фруктов, названия которых невозможно запомнить. Помню только знаменитый дуриан. Его надо есть с прищепкой на носу. Если убрать прищепку — чувствуешь себя стервятником, клюющим божественно сладкую падаль.
Шоферы, спокойно, с зевком идущие друг другу на таран со скоростью 140 на узкой дороге, как окосевшие покрышкины. Потому что балийские покрышкины — индуисты и у них много жизней, в отличие от вас, несчастного, одноразового зайки.
Спектакли на сюжет «Рамаяны», великого древнеиндийского эпоса, где принц Рама — весь в алмазах, блестках, перьях и с нежным брюшком, как Киркоров, а главный злодей удивительно похож на толстенького подвыпившего братка в сауне, который успел уже снять с себя всё, кроме золота и гневно ругает банщика за то, что пиво недостаточно охлаждено.
Массажи с эсэсовским выламыванием конечностей, во время которых вы кряхтите, как младенец на горшке, и зловеще шевелите пальцами ног. И вас немного жалко. Но не очень.
Всё это — Бали. Остров-мечта. Остров-сказка.
На Бали мы отдыхали вместе с моим хорошим приятелем — Олежеком Лупандиным по кличке
Доброе, открытое лицо. Короткая стрижка. Уши растут прямо из шеи. Легкая, трогательная косолапость. Если жмет руку, то так, что отдается в копчике.
Языков Олежек не знает, но на русском говорит со всеми свободно, без малейшего стеснения. Во время разговора улыбается и делает энергичные разминочные движения, как боксер в углу ринга. Такой доброжелательный дружественный танец. Танец приветствия.
Олежек носит с собой скакалку и любит иногда попрыгать где-нибудь в супермаркете. Если Олежек видит зеркало, он обязательно встанет в стойку и сделает пару ударчиков. Бывает, что Олежек во время шопинга вдруг ляжет на тротуар и быстро-быстро отожмётся раз семьдесят. Или подтянется на чем-нибудь. Например, на ветке баобаба. Словом, Олежек — человек непосредственный и хороший.
Но главное его качество — задушевность. С балийцами и балийками Олежек всегда говорит за жизнь. По-русски, конечно.
Заходим мы, например, в лавочку с сувенирами. В лавочке — приветливый продавец, улыбчивый такой, юркий, похожий на мартышку, которую побрили и облили йодом.
— Хелло! — улыбается балиец.
— Ну, здравствуй-здравствуй! — как старому знакомому улыбается Олежек, обнимает его крепко-крепко за плечо и долго-долго смотрит в глаза. Во взгляде — благодарность, кротость, любовь, память о вечных ценностях, преданность… Ну, не знаю… Так смотрят на соседа, который принес опохмелиться. На жену, которая уезжает в командировку. Надолго. На себя в зеркало после хорошего стула. На природу, на звезды, в туманную осеннюю даль, на толстую пачку стодолларовых купюр и так далее. Потом Олежек говорит:
— Ну что?.. Значит, ты балиец, да?
Балиец стеснительно улыбается. Обаянию Олежка трудно не поддаться.
— Значит Родина твоя — Бали? Так-так… Значит, здесь ты и живешь, и работа твоя, значит, здесь, и семья? Да?
Балиец бормочет что-то вроде: «Уэлкам ту Бали». Улыбается. А чего ему ещё, чубрику косявому, делать?
— Так-так… — всё больше входит в задушевный раж Олежек. — Семья-то большая у тебя? А? Большая, небось, семья-то? И детки, небось, есть? Есть детки-то у тебя? Детишечки-то есть?.. Есть?.. Есть!
Пауза. «Есть!» произносится с интонацией «вот видишь! детки! а ты говоришь!.. ответственность-то какая!» У Олежека даже слезы выступают на глазах. Шутка ли — дети! Олежек крепко обнимает балийца и, утерев глаза, продолжает:
— Значит, и детки у тебя, и жена есть. Поди, красивая жена-то? А? Красивая? То-то. А ты того… не изменяешь жене-то? А? Налево-то не ходишь?
Олежек кивает налево. Балиец тоже смотрит налево. Улыбается он уже одним ртом.
— А-а-а!.. Вижу-вижу… Ходишь налево-то. Проказник! Хо-одишь! Признайся, что ходишь! А?