Рассказы
Шрифт:
Ничего не скажешь, неплохие выдались сборы, с приключениями. Будет о чем рассказать в институте. Я представил себе Пита - загорелого, со шрамами на плечах, во всю ширину рук показывающего, ка-акой величины ящерицы выскочили на нас из пещеры. Подожду, пока он нахвастается всласть, а потом расскажу, что он всего-навсего сдуру взвалил кусок огненного дерева на спину, чтобы нести на базу, и поплатился за это. А ящерицы в основном были не больше кошки, да еще и совсем ручные. Пусть девчонки не охают от его рассказов, а хихикают.
Хихикают... Хорошо, что именно Сельга со мной пошла. Была бы какая-нибудь другая девчонка, извели
Ух, не засиделись ли мы? Я поскорей взглянул вверх, пытаясь по солнцу прикинуть время и сообразить, сколько мы уже отдыхаем. Взглянул с опаской на Сельгу - она сидела, прикрыв глаза, положив на колени руки вверх ладонями. Что же, пора трубить подъем, чтобы перехватить инициативу.
Как ни тяжело вставать, а надо. Руки-ноги вроде слушаются. Девчонку тоже жалко, а что делать?
– Сель, вставай, пора. Подождал, пока она встанет, отряхнется, и на всякий случай спросил:
– Как ты себя чувствуешь? Может, повернем на базу? Разбежался. Если кто-то и будет жаловаться, то не она. Прекрасно, значит, вперед. Но все-таки командовать парадом буду я. Стараясь, чтобы голос мой выглядел как можно более сухо, сообщил:
– Больше не бежим, но идем быстро. Раз уж решили идти, то дойдем до самой Тацры, оттуда свяжемся как-нибудь с нашими. Вряд ли, конечно, мальчишки обнаружатся в песках, но для очистки совести надо посмотреть.
Сельга кивает, шевелит губами. Сбивает меня с толку такая ее привычка. Будто собралась что-то сказать, но передумала и выключила звук. Я вот, например, сначала про себя думаю, а потом говорю.
А она порылась в аптечке и протягивает мне желтую таблетку:
– Не глотай, положи под язык.
Небось, Астатоныч снабдил своей медициной. Все его девчонки перед соревнованиями лопают какие-то цветные шарики. Только подойдет ли это мне? Только хотел ляпнуть, но во время прикусил язык и поскорей схватил лекарство. Почему не подойдет? Все мы одной крови, нечего тут.
Как хорошо, что не надо бежать! Я даже не заметил, как прошел час и мы дошли до конца каменистой дороги. Но с первых же шагов по песку стало ясно, что самое сложное еще впереди. Дороги не было совсем, ориентировочные палки торчали прямо из барханов, наклонясь в разные стороны. Ноги проваливались не очень сильно, но удовольствия от ходьбы больше не было. Когда мы немного прошли вперед, я оглянулся - черная равнина и дорога почти скрылись из виду. Сразу стало очень неуютно. Даже Сельга как-то неуверенно оглянулась по сторонам.
Я поймал себя на этом "даже" и разозлился. Что это я, как старухи на лавочке, все смотрю на нее, как на какого-то монстра? Старух еще можно понять, они напуганы древними происшествиями с андроидами, киберами и всякими там другими нечеловеками. Но те времена уже давно прошли. И девчонки Осипа Астатоновича - настоящие люди, люди, только чуть-чуть "усовершенствованные", вот и все. Для них и слова-то никакого специально не было придумано. И если бы они сами не выделяли себя - не жили бы в одном коттедже, не держались бы все время стайкой,
Когда в сентябре прошлого года все пятеро явились к Йохану, многие наши радовались такому подкреплению. Действительно, "Веселые медведи" здорово взяли старт в сезоне и крепко обосновались в верхней части таблицы. И Сельга, и ее "сестры" тренировались на совесть. Но все время держались сами по себе. Разговоры - только по делу. Ни в гости, ни в кино, ни на пляж. Йохан аж похудел от усилий включить их в коллектив. В конце концов, мы же "Веселые медведи", а не "Суровые медведицы". Может, он и сборы эти на тьмутараканской Курраре придумал, чтобы нас немножечко сплотить?
Я скосил глаза влево: идет себе, чуть наклонившись вперед, брови немного сведены, как будто от размышлений, шаги так легки, как будто мы только что вышли с базы. Я не успел отвести взгляд, а Сельга уже повернула голову и смотрит вопросительно: что? Пришлось сказать ни к селу ни к городу:
– А классно было бы тут на санд-бордах пройтись, а? И чего эти куррарцы выдумали никакой техники к себе на планету не пущать?
– Это их дело.
– Сельга лишь слегка приподняла брови.
– В гостях надо просто соблюдать хозяйские порядки, и все.
Ну ясный перец, надо соблюдать. К тому же экзотика, местный колорит и так далее, очень подходит для туризма. Да и в тренировочном лагере особенной необходимости в технических приспособлениях мы не испытывали. Но в экстремальных ситуациях, вроде нашей - неужели нельзя сделать исключение? Я попытался втолковать Сельге, что, если куррарцы действительно претендуют на роль гуманного и цивилизованного сообщества... Тут она вдруг остановилась и взяла меня за локоть. Это что еще за штуки? От неожиданности я замолчал и уставился на нее. А Сельга на меня даже не глядела. Медленно-медленно поворачивала голову, будто прислушиваясь, и потом сообщила:
– Сейчас приду.
От удивления я даже не запретил отходить от тропы. Только предупредил, чтобы не исчезала из видимости. Ладно уж, пусть посмотрит, что ее там заинтересовало - мы не собъемся с пути, если я буду видеть ориентировочный столбик, а Сельга - меня.
Но нам не пришлось далеко отходить. В шагах двадцати, но с другой стороны бархана, так что не было видно с дороги, лежал куррарец, основательно засыпанный песком. Я хоть здешних жителей почти и не видел, но сразу понял, что это - типичный их представитель, такой же вылитый Тарас Бульба, как и те несколько, что встречали нас по прибытии на Куррару. Большая лысая голова, толстые складки на затылке, здоровенные оттопыренные уши... Даже чуб был в точности такой, как на картинке в учебнике по литературе - хотя, как объяснил нам Борис, это у куррарцев совсем не волосы, а специальный орган ориентирования в пространстве. Глаза обнаруженного аборигена были закрыты, а нижнюю часть лица скрывала грязная намотанная кое-как тряпка. Мы с Сельгой одновременно опустилась на колени, чтобы пощупать пульс, и одновременно кивнули друг другу - жив. Сельга сразу же вытащила флягу и, отодвинув тряпку, смочила запекшиеся губы, но куррарец не подавал никаких признаков жизни. Тогда мы, не сговариваясь, стали осторожно освобождать его от песка.