Рассказы

Яшин Александр Яковлевич

– - Необходимость есть, а свободы нет,- отвечает Миша.- Свобода - это когда интересно.

Мать чуть не плачет от досады:

– Голуб-чик мой!..

Но Миша не собирается уступать. Он повторяет:

– - Свобода - это когда интересно!

Мать задумывается и с любопытством смотрит на сына, словно впервые видит в нем живого человека.

– Если так, давай придумаем что-нибудь, чтобы тебе интересно было,предлагает она.

– Давай!

– Дома будем делать зарядку или пойдем в сад?

–

В сад, в сад.

Маме лет сорок, она стройна, крепка, в сад вышла в легком пижамном костюме и в тапочках. Миша - в трусиках, без майки, босиком.

В саду прохладно от росы. Птицы в кустах и на деревьях поют усердно, будто делают зарядку.

Солнце едва-едва отделилось от горизонта и продирается сквозь лес - в небо, к простору.

– Становись!
– командует мать, утверждаясь ногами на песчаной тропинке.

Миша становится рядом с нею.

– Будем делать то же, что мы делали раньше,- говорит она.- Руки вверх!

– Ну, вверх,- вяло поднимает руки Миша.

– Говори: "Небо!"

– Небо!
– с удивлением повторяет Миша.- Вижу небо!

– Руки вниз. Говори: "Земля!"

– Земля! Земля! Земля!

– Руки в стороны. Говори: "Море"!

– Море!
– не возражает Миша.

– Поворот вправо - горы!

– Горы!
– уже кричит Миша и добавляет: - Ого! А что влево?

– Поворот влево!
– командует мать.- Поля!

– Поля!
– восхищается Миша.- Вот здорово!

– А теперь давай снова.

Все упражнения проделали во второй и в третий раз. На четвертый раз Миша разочарованно:

– - Опять тоже?

Мать растерялась:

– Тогда придумывай сам.

И Миша стал придумывать сам:

– Птицы в небе! Самолеты! Опять птицы!

– Трава зеленая! Цветы!

– Лес вокруг!
– кричал он.

– Олени в горах!

– Хлеб растет!..

На следующее утро Миша сам потянул маму в сад на зарядку. Он приволок с собой прыгалки, мяч и разные палки.

– Хочешь,- предложил он,- мы сегодня поиграем в чехарду?

Должно быть, Миша не ожидал, что мама согласится. А мама согласилась:

– - Чехарда так чехарда. Та же зарядка!

Миша искренне удивился и обрадовался этому.

– - Ну вот видишь,- сказал он маме,- теперь и ты понимаешь, как хорошо, когда свобода. Теперь и тебе интересно.

16 февраля 1963 г.

НЕ СОБАКА И НЕ КОРОВА

Моя сестра, возвращаясь однажды поздней зимней ночью с посиделок с прясницей и с горящим пучком лучины в руках, встретилась посреди деревни с волком. Должно быть, очень голодный, он сидел, скалил зубы и не хотел уступать ей дорогу.

– Ты что, Шарик, с ума сошел?
– прикрикнула на него девушка.- Пошел вон!

"Шарик" оскалил зубы еще больше и зарычал, глаза его нехорошо сверкнули. Сестра ткнула ему в морду горящей лучиной.

–

Ошалел, что ли? Нет у меня ничего для тебя.

Волк отступил, прыгнул в сторону, в снег.

Когда всполошенные родители сказали моей сестре, что это был волк, а не Шарик, она удивилась и не поверила:

– Какой же это волк, когда он на собаку похож. Собака она собака и есть!

Недавно в Подмосковье к нашей даче подошел лось. Он был так невозмутимо спокоен, с таким хладнокровием, даже равнодушием смотрел на меня, что подумалось: не ранен ли? не болен ли? Самая настоящая корова, домашнее животное!

Я быстро собрал своих ребятишек, крикнул жене, и мы толпой, всей оравой двинулись к лосю, за забор, в мелкий осинничек. Дети радовались: наконец-то они налюбуются диким зверем.

– Какой же он дикий? Какой зверь?
– возмутился я.- Захватите с собой хлеба побольше да соли, сейчас мы его будем кормить.

– Что ты, папочка?

– А вот увидите!

Мы осторожно, чтобы не испугать, подходили к лосю все ближе и ближе, а он повернул голову и смотрел на нас совершенно спокойно, без всякого интереса, даже как-то устало. Возможно, он думал, этот неприкосновенный владыка подмосковных рощ, стоит ли, дескать, связываться с этой назойливой мелкотой. Возможно, думал что-то другое. Только вид у него был до того домашний, коровий, до того ручной, что я совершенно осмелел, а вернее сказать, обнаглел,- особенно с точки зрения лося.

– Тпруконь, тпруконь, тпруконь!
– стал звать я его, как зовут в деревнях корову, и, протягивая вперед руку с густо посоленным хлебом, пошел к его влажной, к его мокрогубой коровьей морде. Иллюзия была слишком заманчивой.

Hо когда я подошел к нему совсем близко, когда до него оставалось не больше десяти шагов и лось вдруг нервно переступил, я, должно быть, все-таки испугался его величественных размеров и особенно его огромной горбоносой чушки. А может быть, я побоялся, что лось, вдруг переступивший с ноги на ногу и на мгновение обернувшийся назад, убежит от меня? Во всяком случае, я остановился, замер. Затем решился и кинул хлеб ему под ноги.

Этого не надо было делать. Я забылся. Передо мной, конечно, был зверь, а не корова. Зверь, не уступающий в силе медведю.

Лось не побежал от меня, а бросился на меня. Он решил, что я на него нападаю, и сам пошел в атаку. Но бросился на меня он не быстро, без ярости, без воодушевления, лениво, только затем, должно быть, чтобы образумить наглеца и отвязаться от него.

Я закричал. Еще сильнее и, вероятно, еще менее красиво закричали мои дети, моя жена, моя семья. И лось не тронул нас. Он повернулся и, широко раскидывая в сторону огромные голенастые задние ноги, не спеша, скрылся в осиннике. "Ну вас к богу, лучше не связываться!" - казалось, сказал его белый короткохвостый зад.