Рассказы

Госсини Рене

«У, дуракдуракдурак». Он был очень доволен. Аньян заплакал и ушел, вечно он ревет, этот Аньян. А нам Джоджо понравился, и я даже отломил ему кусочек шоколадки, которую мама дала мне с собой. «А каким спортом у вас занимаются?» — спросил Эд. Джоджо, конечно, ничего не понял, он продолжал твердить «дуракдуракдурак», а Жоффруа ответил: «Тоже мне вопрос, в теннис они играют, во что же еще!» — «Лопух несчастный, — закричал Эд, — я не с тобой разговариваю!» — «Лопух несчастный! Дуракдурак!» — радостно закричал новенький. Но Жоффруа не понравилось, что Эд так его обозвал. «Это кто лопух?» — спросил он и сделал это совершенно напрасно, потому что Эд очень сильный и очень

любит врезать кому-нибудь по носу, и носу Жоффруа не повезло. Когда Джоджо увидел кулак Эда, он перестал повторять «дуракдурак» и «лопух несчастный». Он посмотрел на Эда и сказал: «А, боксинг!» И тоже сжал кулаки и стал пританцовывать вокруг Эда, как боксеры в телевизоре у Клотера — своего у нас нет, и я все время прошу у папы, чтобы папа купил его. «Чего это с ним?» — спросил Эд. «Он хочет с тобой побоксировать, дубина», — ответил Жоффруа, потирая нос. Эд сказал «хорошо» и хотел дать Джоджо по носу, но промахнулся. Джоджо дрался гораздо лучше, чем Эд. Он надавал ему тумаков, и Эд начал злиться: «Как же мне с ним драться, если он все время прыгает?» — закричал Эд и — бац! — получил такой удар, что аж сел на землю. Но Эд не обиделся. «Ну ты и силач!» — сказал он, вставая. «Силач, дурак, лопух несчастный!» — ответил новенький, он все запоминает страшно быстро. Переменка кончилась, и Альцест, как всегда, пожаловался, что у него не хватило времени доесть четвертый бутерброд.

Когда мы вошли в класс, учительница спросила у Джоджо, весело ли ему было, а тут Аньян встал и говорит: «Мадмуазель, они учат его ругаться!» «Это неправда, врун проклятый!» — закричал Клотер, который не выходил на переменку. «Дурак, лопух несчастный, врун проклятый», — гордо произнес Джоджо.

Мы сидели и молчали, потому что было видно, что учительница очень недовольна. «Стыдно злоупотреблять тем, что ваш товарищ не знает французского языка! Я вас просила быть к нему внимательными, но разве на вас можно положиться! Вы вели себя как дикари, как невежи!» — «Дурак, лопух несчастный, врун проклятый, дикари, невежи», — сказал Джоджо. Он все больше и больше радовался, что выучил так много новых слов.

Учительница посмотрела на него с изумлением. «Но… но, Жорж, сказала она, — не надо говорить таких вещей». — «Мадмуазель, вы видели? Что я вам говорил?» — сказал Аньян. «Аньян, если ты не хочешь, чтобы я тебя наказала, — закричала учительница, — то держи свои замечания при себе». Аньян заплакал. Тут кто-то крикнул «ябеда-корябеда», — хорошо, что учительница не видела, кто это был, а то бы мне влетело. Аньян стал кататься по полу и кричать, что никто его не любит, что это ужасно и что он умрет, и учительнице пришлось вывести его, чтобы умыть и успокоить.

Когда учительница с Аньяном вернулись, у нее был усталый вид, но тут, к счастью, прозвенел звонок. Перед уходом учительница посмотрела на новенького и сказала: «Интересно, что подумают твои родители». «Ябеда-корябеда», — ответил Джоджо и пожал ей руку.

Учительница зря беспокоилась: родители Джоджо решили, наверно, что он выучил по-французски все, что нужно

Поэтому больше Джоджо к нам в школу не приходил.

Память на всю жизнь

Сегодня мы пришли в школу радостные: учительница сказала, что мы будем фотографироваться и у нас останется память на всю жизнь. Еще она сказала, чтобы мы аккуратно оделись и причесались.

Когда я вошел в школьный двор, голова у меня блестела от бриллиантина. Все ребята уже собрались, и учительница как раз ругала Жоффруа за то, что он пришел в костюме марсианина. У Жоффруа папа жутко богатый,

чего Жоффруа ни захочет — все ему покупает. Жоффруа сказал учительнице, что хочет фотографироваться в костюме марсианина, а если нельзя, тогда он вообще не будет фотографироваться.

Фотограф тоже уже пришел, и учительница ему сказала, чтобы он снимал поскорее, иначе у нас пропадет урок арифметики. Аньян сказал, что было бы жалко пропустить урок арифметики, потому что он любит арифметику и решил все задачки, которые задали на сегодня. Эд хотел врезать Аньяну по носу, но у Аньяна очки, поэтому ему не очень-то врежешь. Учительница стала кричать, что мы несносные дети и что если это безобразие будет продолжаться, то мы вовсе не будем фотографироваться и немедленно пойдем на урок. Тогда фотограф сказал: «Ничего, ничего, не волнуйтесь, я умею разговаривать с детьми, вот увидите, все будет хорошо».

Он решил поставить нас в три ряда: те, кто в первом ряду, сядут на землю, те, кто во втором — встанут по обе стороны от учительницы, которая будет сидеть на стуле, а те, кто в третьем, — встанут на ящики. Это он здорово придумал.

За ящиками мы пошли в подвал. Было очень весело, потому что в подвале темно, и Рюфюс надел себе на голову мешок и кричал: «У-у-у! Я привидение!» Тут пришла учительница. Она очень рассердилась, так что мы поскорее схватили ящики и выбежали из подвала. Один Рюфюс остался. Он в своём мешке ничего не видел и продолжал кричать: «У-у-у! Я привидение!» Учительница сняла с него мешок, и он неимоверно удивился.

Учительница вывела Рюфюса во двор за ухо, но потом отпустила, схватилась за голову и говорит: «Господи, вы же все черные!» Мы там, в подвале, и правда немножко испачкались. Учительница рассердилась, а фотограф сказал, что это не страшно: пока он будет расставлять ящики, мы успеем умыться;

Кроме Аньяна, только у Жоффруа лицо было чистое, потому что у него на голове была марсианская каска — точь-в-точь большая кастрюля, только без ручек. «Вот видите, — сказал Жоффруа, — Если бы все оделись как я, все было бы в порядке». Было видно, что учительнице очень хочется надрать Жоффруа уши, но ручек-то у его кастрюли нет, и ей не за что взяться. Да, костюм марсианина — вещь что надо!

Мы умылись, пригладили волосы и вернулись во двор. Мы побрызгались водой и были немножко мокрые, но фотограф сказал, что это не страшно и на фотографии ничего не будет заметно.

«Ну как, ребята, — сказал фотограф, — хотите порадовать учительницу?» Мы ответили, что хотим, потому что очень любим учительницу, она вообще-то добрая, когда не сердится. «Тогда, — сказал фотограф, — быстренько по местам, и я вас сниму. Самые высокие пусть встанут на ящики, те, кто пониже, пусть стоят на земле, а самые маленькие пусть сядут». Пока мы становились по местам, фотограф объяснял учительнице, что в работе с детьми главное — терпение, и тогда от них можно всего добиться. Но учительница не успела дослушать его до конца: ей пришлось нас разнимать, потому что все хотели стоять на ящиках.

Эд кричал: «Я самый высокий!» — и сталкивал всех, кто хотел взобраться на ящики. Жоффруа не хотел слезать, поэтому Эд врезал ему кулаком прямо по марсианскому котелку и сильно ушиб руку. А всем остальным пришлось стаскивать с Жоффруа проклятую кастрюлю, потому что его голова в ней застряла.

Учительница сказала, что предупреждает нас в последний раз, и если мы будем продолжать в том же духе, то немедленно пойдем на урок. Тогда мы решили вести себя как следует и встали по местам. Жоффруа подошел к фотографу и спросил: «А какой у вас аппарат?» Фотограф улыбнулся и сказал: