Рассказы
Шрифт:
Борька неопределенно качнулся, словно разделяя опасения отца.
— А дневник заполнил?
Медленно, но верно отец шел к цели.
— Заполнил! Конечно, заполнил… А знаешь, мы завтра на экскурсию идем. Сразу после уроков. Кончатся уроки — и на завод…
— А то ты часто не заполняешь, — добавил отец.
— Мы сначала не хотели на завод, а потом наоборот. Ты бывал на заводе?
— Бывал… Значит, не вызывали тебя?
— А я ни разу не был, — ответил Борька.
— Тебя вызывали? Отвечай!
Борька
— Почему ты молчишь? — забеспокоилась мама.
Борька достал дневник и поднес его отцу. Вот оно, наступило… Сейчас отец увидит двойку, сейчас он скажет: «Это еще что такое?.. Докатился!» И начнется…
Отец захлопнул дневник и в упор посмотрел на Борьку.
— Это еще что такое?! — воскликнул он, и мама вышла из комнаты. — Это еще что такое? — сказал он тише. И уничтожающе усмехнувшись, добавил: — Докатился!
Дотом решительно поднялся со стула и исчез в коридоре. Вернувшись с лыжами, он протащил их через всю комнату и с грохотом швырнул за шкаф. Затем отыскал книжку «Таинственный остров» и унес ее в другую комнату: прятать.
Отец прятал и приговаривал:
— До чего докатился, а?.. До чего докатился! Нет, дорогой мой, хватит… — И вдруг закричал: — Двоечник!..
Борька стоял, боясь пошелохнуться. Когда отец наконец замолк и в доме стало тихо, он подождал еще немного, подсел к столу, достал купленные еще вчера цветные карандаши и начал их затачивать.
Он затачивал карандаши, и каждое движение доставляло ему блаженство.
«Знают, — думал он, — уже знают».
И все было радостно: и синеватое лезвие бритвы, и то, как она легко снимает стружку, и сами разноцветные стружки.
Построгав немного, он снова прислушался, потом встал и, на цыпочках подкравшись к дверям соседней комнаты, осторожно прижался к щелке.
Отец сидел и что-то читал. Дочитав страницу, он откинулся на спинку стула и улыбнулся. И Борька тоже заулыбался.
Жизнь начиналась заново…
Кабала
Сначала я проиграл копейку, потом еще четыре… Проиграв, я решил отыграться. Это обошлось мне еще в пять копеек. Игра продолжалась в долг.
Доведя его до тридцати копеек, Петька Черенков отказался продолжать игру — как раз в тот самый момент, когда я особенно остро почувствовал близость победы.
— Отдам! — кричал я.
Но сумма была так велика, что дальнейшее увеличение делало ее призрачной. Кроме того, Петька боялся своей совести.
Домой я возвращался невеселый. Как хорошо было утром, когда я шел в школу! У порога в класс ноги вытирал, а дежурный Витька Яблочкин кричал: «Сильней три, не пущу!» Какой он все-таки хороший, этот Яблочкин. И даже после двойки за диктант все было хорошо… А теперь?.. Что же делать теперь?! Оставалось одно — ждать воскресенья,
Придя домой, я уселся за письменный стол, достал диктант и с грустью занялся работой над ошибками. Вооружившись бритвой, я соскабливал красные пометки учителя, после чего подписывал те же исправления своей рукой. Остались какие-то три-четыре ошибки, когда позади вырос отец. Некоторое время он с интересом рассматривал мои труды, а потом спросил:
— В кинотеатрах уже идет «Броненосец Потемкин»?
— Да! — ответил я.
— Это замечательный фильм, — продолжал отец.
— Да… Отец кивнул:
— Ты его не увидишь.
«Броненосец Потемкин»… Все завертелось перед моими глазами… «Броненосец Потемкин»… Неужели я никогда не увижу этой картины?
И только потом до меня дошло самое ужасное: я потерял единственную возможность расплатиться с Черенковым.
— Принес? — спросил он меня на следующий день.
— Забыл! — соврал я. — В понедельник обязательно принесу.
Черенков нахмурился.
— У меня тут булка, — сказал я, открывая портфель. — Хочешь?..
— Давай! Но смотри: в понедельник чтоб принес!
Теперь я все свои надежды возлагал на следующее воскресенье.
— Принес? — спросил Черенков в понедельник.
— Нет, — промямлил я. — Да ты не беспокойся… Просто я еще двум должен: одному двадцать копеек, другому пятнадцать… Но и мне должны пятьдесят копеек…
— Ну, смотри, — прошипел Черенков, — последний срок — завтра! Давай булку.
— Сейчас, сейчас…
И я поспешно протянул ему белую сдобную булку. Петька жадно вонзил в нее зубы и поморщился:
— Черствая.
На большой перемене все высыпали во двор:
— Чур, не я! Чур, не я!
— Чур, не я! — крикнул я.
— Я тебе покажу «чур, не я»! — заорал Петька. — Пошел отсюда!..
— Катись! — поддержали его дружки, Палкин и Комков.
— Да я только немножко…
— Тридцать копеек отдай сначала!
Лицо у меня запылало. Но еще унизительней было повернуться и уйти. И я стоял неподвижно и смотрел на игру. Вот Димка догнал Витьку Кошкина, а Витька догнал Саньку Сергеева, а Санька… «Ты получишь, Петька, свои тридцать копеек, — думал я. — И я снова буду свободным».
Наступил вторник, и я снова почувствовал себя уже бодрее: скоро воскресенье… Потом я вспомнил злые Петькины глаза, булку, которую он назвал черствой, и мне опять стало тоскливо. Когда перед уходом мама хотела сунуть в портфель булку, я попросил положить в нее колбасы.
На этот раз Петька не стал спрашивать про деньги. Он сразу все понял и сначала протянул руку:
— Булку!
Торопливо я открыл портфель. Скорее, скорее!.. Бери, Черенков, ешь… Десять, двадцать булок!.. Только не проси, только подожди…