Рассказы

Чубарьян Александр Александрович

Слева, между ребер. Прямо под сердечко. Одного раза вполне достаточно.

***

В произведении использованы тексты песен из к\ф «Гостья из будущего», «Приключения Электроника», а также групп «Ленинград», «Сплин», «ДК», «Крематорий», «Воскресение», «Гражданская оборона», «Кино», «Пилот», «Спинка Мента», «Наутилус Помпилиус», «Чайф» и исполнителей Янки Дягилевой и Александра Розенбаума.

Чубарьян Александр , 2003

Свидетельство

о публикации № 2304090200

Вервольф, не умеющий ненавидеть

Вечером всегда больно. Суставы выкручивает так, что хочется лезть на стенку. Слезы выступают в глазах, а зубы впиваются в мягкую нежную плоть губ, прокусывая их до крови. И вкус крови — собственной крови — как не странно, успокаивает боль. Тушит ее — хоть и не намного, но все же легче становится. Это длится недолго — едва солнце скрывается за горизонтом, оставляя за собой размазанный след багрового заката, боль отступает. Какое-то время отдается на передышку, на расслабление — Оллан называет это «благостным периодом» — а потом начинается трансформация. Вот она как раз протекает безболезненно и даже немного забавно — вместе с телом меняется и сам мир, который тебя окружает. Предметы становятся расплывчатыми, затем они начинают изменять свою форму и свои размеры, пока в конце концов не приобретут нужные очертания. И когда трансформация будет закончена, желательно еще несколько минут походить, осматривая знакомые предметы и привыкая к ним. Что-то можно понюхать, обо что-то можно потереть свой бок… и только потом можно выбегать на волю.

Оллан не считал себя порождением дьявола, каким-то демоническим созданием или убийцей. За всю жизнь он ни разу никого не убил — ни в обличье волка, ни в обличье человека. Соседи знали о том, что Оллан вервольф, но относились к этому с пониманием и даже с сожалением. Не повезло ему, считали они — ведь он не сможет ни повеселиться на осенних праздниках Урожая, которые длятся много дней и, как правило, все веселье приходится на ночи, ни создать семью — а кто ж захочет связать свою жизнь с оборотнем, пускай и добрым… Совсем не догадываясь о том, что Оллану это было не нужно, жители поселка старались как-то утешить вервольфа веселыми байками, гостинцами и своим гостеприимством. Иногда они даже разрешали детям поиграться ночью с большим серым волком, который, правда, неохотно таскал ребят на своей спине и с еще большей неохотой терпел, когда они играли в охоту и бросали в него тоненькие тростинки — воображаемые копья. Гораздо больше оборотню нравилось покинуть деревню и убежать в лес. Мчаться с огромной скоростью, перепрыгивая через бревна и пни, или ползти по траве, вдыхая ее ночной запах и воображая, что сейчас его никто не видит и не слышит… у него совсем не было охотничьих инстинктов и вся живность в округе слышала его задолго до того, как он сам замечал ее. Впрочем, Оллану было все равно — он не собирался охотиться и кого-то убивать, он просто наслаждался свободой и был уверен, что никто не в силах у него ее отнять.

Летним солнечным днем Оллан сидел в гостях у старосты деревни, старого Узура и пил холодный квас, настоянный на семи травах. Никто не мог делать такой квас, рецепт его Узур тщательно оберегал от односельчан, и причиной этому было, скорее, желание того, чтобы именно к нему, к Узуру приходили люди, чтобы выпить прохладного и вкусного напитка. Это было слабостью старика — он обожал смотреть на то, как гость пьет напиток, а потом щурится от удовольствия и нахваливает его. Вот и сейчас Узур внимательно наблюдал за Олланом и ждал его реакции, которая повторялась вот уже многие годы. Как и раньше, оборотень поставил пустую чашку на стол,

вытер тыльной стороной ладони губы и, улыбнувшись, сказал:

— Квас у тебя, Узур, самый вкусный во всей деревне.

— И всегда самый свежий, никогда долго не стоит. — горделиво ответил староста, довольно щурясь от похвалы. — Потому что все приходят ко мне его попить, все говорят, а ну-ка, Узур, угости нас кваском своим знаменитым…

Узур взял чашку Оллана и щедро зачерпнул из бочки повторную порцию, но почему-то не поставил чашку на стол, а, держа ее в руках, на мгновение задумался.

— Хочу спросить тебя, Оллан… — староста замялся. — Ты ведь знаешь, на каких травах я его делаю, да?

Оллан посмотрел в сторону, еле заметно улыбнулся и коротко ответил:

— Да. Знаю.

— Я… — Узур почесал затылок… — Я сразу это понял. Ты принюхивался раньше… а потом перестал… Оллан, я хочу попросить тебя…

— Ты хочешь попросить меня сохранить это втайне? — Оллан снова улыбнулся. — Узур, я обещаю тебе, что от меня никто не узнает, какие травы входят в твою настойку. Если ты сам этого не захочешь.

— Вряд ли я захочу. — старик хихикнул и поставил на стол кружку с квасом.

Неожиданно послышался громкий стук в дверь и Узур удивленно посмотрел на Оллана — в их поселке не принято было стучать, когда приходишь к кому-то в дом. Так могли делать только чужаки, а их уже давно не было в деревне. Вервольф пожал плечами — он тоже не знал, кто пожаловал. Узур поморщился и вздохнул — кто бы то ни был, все равно придется принять его.

Едва староста встал со своего места, дверь неожиданно отворилась и в проеме показалась высокая фигура человека. Это был старик, едва ли не старше Узура, но, в отличие от старосты деревни, находившийся в более чем прекрасной форме. Держался он ровно и уверенно, глаза цепко осматривали помещение и находящихся в нем людей, а посох, который он держал в руке, выглядел не как помогающее ходьбе средство, а скорее как грозное оружие.

Без всяких приветствий, в нарушение всех обычаев, странный гость прошел внутрь комнаты и уселся на лавку. После этого он посмотрел на Узура и спросил:

— Есть в этом доме еще люди?

— Сначала скажи, кто ты, откуда, и что тебе надобно. — нахмурился Узур. — У нас принято знать, с кем беседу ведешь и кого у себя дома принимаешь.

— А мне не нужен прием. — с холодным равнодушием ответил старик. — Мне нужны только ответы на мои вопросы и ты будешь отвечать. Именем Двенадцати.

Говоря это, старик неторопливо расстегнул серебряную пряжку дорожного плаща и скинул одеяние. Узур при последних словах вздрогнул и сейчас со страхом в глазах смотрел на медальон, висевший у старика на груди — на тонком золотом кругу был изображен розовый полыхающий огонь.

Оллану был незнаком этот знак, однако и ему передался безотчетный ужас старосты, который не мог оторвать взгляда от таинственного знака. Гость же, подождав несколько мгновений, вновь накинул на себя плащ, спрятав под ним медальон.

— Ради всех святых… — Узур был насмерть перепуган. — Скажи, зачем…

— Я, кажется, задал тебе вопрос. — жестко напомнил ему старик.

— Ты… вы… — Узур судорожно сглотнул слюну. — Нет, в доме никого нет, господин.

— Хорошо. — старик повернулся к Оллану. — Уходи.

Оборотень в растерянности посмотрел на Узура и тот закивал головой, словно поторапливая его подчиниться приказу странного гостя. Оллан не стал спорить и задавать вопросы — позже Узур наверняка расскажет, кто такие Двенадцать и что это за медальон. Хотя… внутри у верволка что-то ворочалось, вызывая сильное и совсем непонятное беспокойство. Словно беды предчувствие. Последний раз кинув на гостя взгляд, Оллан вышел из дома старосты и сразу же остановился, как вкопаный.