Рассказы
Шрифт:
"Вот и все, — отупело подумал Вессон. — Больше наружу никак не выбраться. Но должен же быть выход…" Он принялся молотить кулаками по двери, пока руки не повисли как плети. А дверца так и не подалась.
Привалившись спиной к холодному металлу, Вессон глазел на единственный мерцающий у него над головой огонек сигнальной лампочки.
А в гостиной плясали безумные тени. Книжные листы трепетали и бились в воздушных потоках. Целыми стаями бешено бросались на стены, падали, сбивались в кучи и начинали сначала. Другие устремлялись в путь по внешнему коридору —
Едкий запах все больше обжигал носоглотку. Задыхаясь, Вессон опять ощупью пробирался к пульту управления. Потом стал колотить по нему ладонью и слабо кричать — ему безумно хотелось увидеть Землю.
Но когда маленький квадратик засветился, Вессон увидел лишь мертвое тело чужака.
Труп неподвижно висел, заполняя собой весь Второй сектор.
Конечности окостенело торчат в разные стороны. Огромные глаза не выражают ничего. Все для чужака уже кончено — последняя капля переполнила чашу. А Вессон сумел его пережить…
На считанные минуты.
Мертвая голова словно насмехалась. Откуда-то из глубин памяти вдруг всплыл чей-то шепот: "Мы могли бы стать братьями…" И Вессону страстно захотелось в это поверить. Захотелось вернуть все назад и сдаться. Потом прошло. Словно в смрадном болоте, Вессон бессильно вяз в горестном "теперь" и со слабым оттенком вызова думал: "Дело сделано. Ненависть побеждает. Опасаясь повторения случившегося, вы больше не станете рисковать и прекратите щедрую раздачу. Тогда-то мы вас и возненавидим. И стоит нам только добраться до звезд…"
Мир оцепенело уходил из-под рук. Вессон чувствовал, как последний приступ кашля сотрясает его тщедушное тело. Но все это уже было не с ним — с кем-то другим, кто падал сейчас лицом на пульт и прижимался мертвой щекой к ледяному металлу.
Последние листы бумаги послушно улеглись на пол. В заполненном новой атмосферой секторе наступила долгая тишина.
И вдруг:
— Поль! — надрывно позвал голос металлической женщины. — Поль…
Поль… — снова и снова повторяла машина с безнадежностью утраченной, незнаемой, невозможной любви.
АНАХРОН
Пер. с англ. М.К. Кондратьев
Тело так и не обнаружили, причем по той простой причине, что никакого тела там не было.
Казалось бы, логическая несуразица — что в определенном смысле соответствует истине, — но все же никакого парадокса тут нет.
Случившееся было вполне закономерным и объяснимым, даже хотя это и могло произойти только с братьями Кастельяри.
Чудаки они, эти братья Кастельяри Сыновья шотландки и итальянского эмигранта, родившиеся в Англии и получившие образование на материке, они повсюду были в своей тарелке, но нигде не чувствовали себя дома.
Тем не менее в зрелом возрасте стали вполне обустроенными людьми.
Эмигранты, подобно отцу Кастельяри, жили
Братья никуда не выезжали, никто их не навещал, кроме их же агентов и адвокатов. Никто из них так и не женился. Оба лет в тридцать отринули мир людей ради внутреннего мира, полного более утонченных и более долговечных услад. Оба были любителями — фанатичными и заядлыми.
Родились они как бы вне своего времени.
Страсть Питера составляли художественные редкости. Он коллекционировал неустанно; не будет преувеличением даже сказать — истово. Коллекционировал так, как другие мужчины охотятся на крупного зверя. Интересы у Питера были самые разносторонние, и со временем его приобретения заполнили громадные залы дворца и половину всех подвалов, картины, статуэтки, эмали, фарфор, стекло, хрусталь, работы по металлу.
Сам он в свои пятьдесят лет был круглым человечком с насмешливыми глазами и небрежным клочком белесой козлиной бородки.
Гарольд Кастельяри, одаренный брат Питера, был ученым. Ученым-любителем. Он принадлежал девятнадцатому столетию — подобно тому как Питер был атавизмом какой-то еще более ранней эпохи. Современная наука представляет собой дело коллективной работы, причем работы нудной, — а и то и другое совершенно немыслимо для Кастельяри. Но разум Гарольда был в своем роде столь же оригинален и остер, что и разум Ньютона или Франклина. Он выполнил заслужившие уважение работы по физике и электронике и даже, по настоянию адвоката, оформил несколько патентов.
Вырученные деньги, когда их не поглощали закупки необходимых инструментов и оборудования, он отдавал брату, который принимал их как само собой разумеющееся.
В свои пятьдесят три года Гарольд был худощавым пожилым мужчиной, вялым и меланхоличным по натуре; на верхней губе у него рос аккуратный заборчик белесых усиков — своеобразная антитеза и частичка сходства, если вспомнить козлиную бородку его брата.
В одно прекрасное майское утро с Гарольдом произошло вот какое происшествие.
Гудьир уронил кусок резины на горячую печь; Архимед улегся в ванну; Кюри оставила образчик урановой руды в выдвижном ящичке стола вместе с фотографической пластинкой. Гарольд же Кастельяри, работая с неким прибором, который до той поры потреблял изрядное количество энергии, не производя при этом ничего особенно впечатляющего, судорожно чихнул и уронил обычный стержневой магнит на пару заряженных электродов.
После чего над прибором возник громадный мутный пузырь.
Распрямившись после непроизвольного наклона, Гарольд в глубоком изумлении заморгал и уставился на пузырь. Прямо у него на глазах мутность внезапно исчезла, и сквозь пузырь он увидел участок мозаичного пола, казавшийся на три фута выше пола в лаборатории. Он также разглядел угол резной деревянной скамьи — небольшой струнный инструмент необычной формы.