Рассказы
Шрифт:
Догнал! И занял место в строю.
Каждую осень и весну, когда над нашей деревней тянут пролётные стаи, я вспоминаю своего крылатого гостя. Может, это он кричит, узнав знакомые места?
Хоть он и навечно меня покинул, но я не могу его забыть. Скучаю по нём.
Может, и он не забыл меня.
1920 г.
Новый серп
Перевела Н. Надеждина
I
В
На жатву мы выезжали в поле всей семьёй, и опять не сидел без дела: нянчил маленькую сестрёнку, готовил чай.
Но мне этого было мало. Я хотел жать сам. Вот настоящая мужская работа! Меня с малолетства приучили уважать хлеб — самое в крестьянской жизни главное, дорожить каждой крошкой.
Как только у меня выпадала свободная минута, я выпрашивал у матери запасной серп и принимался жать. Сноровки у меня еще не было, и захваты получались неровные: когда правая рука захватывает серпом стебли, их сверху поддерживает и пригибает левая рука. Стебли путались, снопы были и неаккуратные и некрупные.
Но отец и мать ласково меня подбодрили:
— Смотрите-ка! Вали привыкает. На будущее лето купим ему новый серп, и у нас прибавится еще пара рабочих рук.
Меня точно подхлестнула эта похвала. Я хотел доказать, что могу жать ещё чище, не оставлю после себя ни одного колоска, и еще быстрей.
— Будь осторожен, сынок! — забеспокоилась мать. — Серп острый, можно порезаться…
Но я не думал о том, что остриё серпа, который срезает соломины, проходит близко-близко от мизинца левой руки.
Я старался жать как можно скорей.
Вдруг резкая боль обожгла мою левую руку. Я выронил пучок колосьев, который держал. На соломинах была кровь. Я порезал серпом мизинец левой руки.
— Сынок, я тебя предупреждала, — вздохнула мать.
Она нагнулась, набрала горсть чернозема и присыпала ранку землёй. Потом оторвала полоску от своей косынки и перевязала мой раненый палец.
— Не ты один порезался. Пока учишься, с кем это не бывает! — спокойно заметил отец.
И у меня отлегло от сердца. Пусть у меня на пальце на всю жизнь останется маленький белый шрам. Этой метки не стыдятся, ею гордятся. У бездельников её не бывает. Это метка того, кто учится жать.
Я выучусь и на следующее лето получу свой серп.
II
Новое лето обещало быть урожайным. Налились соком широкие темно-зеленые листья проса. По пояс человеку вымахали только что выколосившиеся пшеницы, ячмень и овес.
Особенно радовала рожь. Она поднялась по обе стороны дороги так высоко, что, когда крестьянин ехал в поле,
Жатва еще не началась. Мы убирали сено. Я старался не отставать от взрослых. Бывало, здорово уставал, но не подавал виду, не жаловался.
Да и кому пожалуешься, если от старших слышишь:
— Это у нас болит поясница, у молодых не болит. Разве молодые устают?
Эти добродушные подшучивания меня не обижали, а наоборот, прибавляли сил.
Наша рожь была по соседству с лугом, где мы метали стога. И, любуясь на неё, отец говорил:
— Редко бывает, чтоб так богато уродились хлеба! Помнится, хороший урожай был после голодного года, когда родился Вали. Но нынешний, пожалуй, еще лучше. Если не побьёт градом, будут у нас полные закрома. Уберём свой хлеб и, пока не поспело просо, наймемся жать рожь баю. [1] Заработаем, можно будет и одежку обновить, и купить самовар…
И мать начинала мечтать вслух:
— Обновки — это ещё куда ни шло, а вот купить бы коровёнку. Хоть неказистую. Попили бы дети молока…
Я был не прочь вволю попить молока, но у меня и у сестры Салимэ были свои заветные мечты: сестра хотела шаль, а я новый бешмет, [2] мой старый совсем износился.
Я не посмел сказать про бешмет, но отец угадал мои мысли:
— В это лето у нас прибавится новый работник, Вали начнёт жать. Справим ему новый бешмет, если, конечно, рожь не побьет градом…
С тех пор, что бы я ни делал: сгребал ли сено, распрягал ли лошадь, отводил ли коня пастись на луг, — я думал о золотистом поле поспевающей ржи. Оно сулило нам счастье. После жатвы у нас будут своя молочная корова, свой новый самовар, у сестры шаль, у меня бешмет.
Но над полем высилось небо. Оно могло быть и голубым, и черным в грозу, и добрым, и злым. Небо посылало на землю и солнечные лучи, и дождь, и град.
А какую беду несёт крестьянину летняя гроза с градом, я хорошо знал. Два года назад всю нашу рожь побило градом. Золотое поле превратилось в чёрное месиво. Мы остались без хлеба.
Летние грозы с градом чаще всего бывают в жаркий полдень. С тех пор отец стал бояться полуденной грозы.
Вот и сегодня в полдень по небу поплыли чёрные тучи. Слившись в одну, они заслонили солнце. Стало сумрачно и прохладно. Подул лёгкий ветерок, зашуршали листья деревьев. Где-то вдалеке ухнул гром.
Небо всё темнело и темнело.
И я услышал тревожный голос отца:
— Ой-бай, какая страшная гроза идёт! Как бы не было града! Как бы перед самой жатвой не побило наши хлеба!
Ветер усилился. Улица дымилась, как старый тюфяк из которого выбивают пыль.
Сверкнула молния, и уже совсем близко оглушительно грянул гром, будто там, в небе, невидимый пастух огненным кнутом ударил по тучам, как по стаду чёрных баранов.
— Пронеси, господи! — молила мать грозное чёрное небо. — Не дай погибнуть нашим хлебам!