Рассказы
Шрифт:
Произнеся последние слова, мэтр Миретт вернулся в кресло и зарыдал, обхватив голову руками. Постепенно его сморил сон, и вот что ему приснилось.
Он находился на улице с богатыми лавками. Какой-то купец показывал четырем восторженным матронам золотистые ткани. Ткани эти струились, как расплавленный металл, горячий, сверкающий, брызжущий искрами, так что глазам смотреть больно. Завороженный этим зрелищем, Миретт подошел к купцу и пальцем коснулся края ткани. И вот в том месте, где он ее коснулся, образовалось пятно,
– Держите вора! – закричал купец.
На его крик из всех домов высыпали на улицу женщины, полураздетые и с камнями в руках.
– Бейте! – закричал купец.
И на Миретта посыпался град камней. Но попадавшие в него камни оставляли на его теле глубокие, сладостные раны, будто разрывали мучившую его черную опухоль. И с каждой дырой в его тело вливался свет, свежесть, небесная музыка. Тело его становилось все легче и легче. И он летел сквозь пелену облаков и плакал от радости и благодарности.
– Мэтр Миретт! Мэтр Миретт! Время обедать.
Он проснулся. Перед ним стоял мэтр Тайяд, он так спокойно улыбался, что Миретт засомневался, не приснилось ли ему его приключение с Дамой Бланш.
– Почему вы улыбаетесь? – спросил Миретт.
– Потому что все прожито, прошло, все забыто. Потому что мы снова друзья. . .
Глаза Миретта увлажнились. Сердце быстро и громко билось в груди. Когда ученый раскрыл руки для объятия, молодой человек подошел к нему и с благоговением поцеловал в плечо.
Глава X, в которой Александр Миретт, влекомый губительной логикой, доводит до края свою неблагодарность, надеясь заслужить гнев Божий Дама Бланш горько плакала, признаваясь в своем грехе. Когда муж спустился в лабораторию объясниться с Миреттом, она боялась, как бы они не подрались. Сложив руки в молитве и быстро-быстро шепча, она молила Бога вразумить их и ограничить их размолвку несколькими латинскими проклятьями.
– Ну что? – спросила она, когда муж вернулся к ней.
Тайяд ущипнул ее за щечку и сказал:
– Спасибо, что вы чистосердечно обо всем мне рассказали, и я прощаю вам то, что вы уступили этому соблазну – плоду вашей необузданной молодости.
– Когда он уйдет?
– Никогда. Он останется с нами, и вы будете обходиться с ним, будто ничего не случилось. . .
Молодая женщина зарделась от стыда и радости. Она пробормотала:
– Правда, я была в полуобмороке. . .
– Ну так тем легче вам будет забыть ваш безрассудный поступок.
– Но все же. . . видеть его. . . говорить с ним. . .
– Таковым будет ваше покаяние, – прервал ее мэтр Тайяд.
И он поцеловал ее в лоб поцелуем твердым и холодным, как монета.
С этой минуты Дама Бланш обрела былую улыбку и нежный голос. Она все еще думала о бешеном удовольствии, которое она познала в объятиях Миретта; она тосковала по его крепким поцелуям, по его
Однажды, когда он отказался отведать специально для него приготовленное фрикасе, чудесно пахнущее барашком, имбирем и белым виноградным вином, Дама Бланш позвала молодого человека к себе в комнату и сказала с мягким укором:
– Вы слишком мрачны, мэтр Миретт! Какая у вас чувствительная душа! На вашем лице написаны благосклонность к вам Бога и Его отступление от вас!
– Бог никогда не бы ко мне благосклонен.
– Не богохульствуйте! Вспомните о чуде с вами!
– Чуда не было, Бог просто меня забыл!
– Ребячество! – вскричала Дама Бланш.
– Нет, правда! Ужасная правда! – застонал Миретт. – Меня забыл Бог. Он меня не замечает. Я больше не человек. Между вами и мной только и есть общего, что человечья оболочка.
Но души наши разделяет непреодолимая пропасть!
– Вы бредите! Нужно пустить вам кровь!
– Кровь не потечет! Я вне рода человеческого! И буду вне рода человеческого, пока меня не настигнет кара Божья!
Произнеся эти слова, он ее покинул и спустился в лабораторию, где его ждал мэтр Тайяд с суровым лицом и фляжкой голубой жидкости в руке.
– Вот новое небесное вещество, – пояснил ученый.
Александр Миретт с ненавистью расхохотался:
– Вы хотите создавать людей, а сами даже не знаете, что же такое человек. Кто я, мэтр Тайяд? Где я? Чему должен подчиняться?
Его охватило ужасное беспокойство. Было похоже на мощные приливы и отливы в его сердце, какое-то шатание, тошнота, как при агонии.
– Что со мной? Что со мной? – простонал он снова.
– Вас давит земля, – объяснил мэтр Тайяд. – В смеси неба и земли, из которой вы состоите, небо составляет ничтожную часть, жадно поглощаемую землей. Нужно восстановить равновесие этих элементов.
– Как?
– Терпением и учением вы воспитаете свою душу. А сейчас выпейте эту небесную жидкость.
И он двумя пальцами протянул ему фляжку. Александр Миретт понюхал свежую воду, пахнущую мелиссой, зажмурился и одним духом выпил ее. Затем они принялись за работу.
Но ни речи ученого, ни небесная жидкость не вылечили Миретта. И пока он писал под диктовку Тайяда прекрасными чернилами из киновари на плотном гладком пергаменте, он почувствовал, как его охватывает гнев, так что далее длинное лебяжье перо дрожало у него в руке.