Рассказы
Шрифт:
– Луизетта! Луизетта! Ты не могла меня забыть! Я хочу тебя увидеть! Я хочу с тобой поговорить! Почему к столику вызывают одних и тех же? Там спросом пользуется только всякая дрянь! Хватит привилегий! К черту привилегии! Вставайте, угнетенные, забытые, все, кем пренебрегают! Вставай, проклятьем заклейменный!
Призраки-консерваторы, возмущенные этим скандалом в общественном месте, набросились на Фердинана Пастра, и Кассаню пришлось отбивать своего несчастного друга у разъяренной толпы. Когда они подходили к площади Согласия, странная дрожь пробежала по телу Фердинана
– Ты ничего не слышал?
– Слышал! – вскричал Кассань. – На этот раз тебя действительно вызывают. О тебе вспомнили. Поспеши. Удачи, старина!
И в то же мгновение Фердинан Пастр перенесся в салон Бумино. Ставни были закрыты, шторы опущены. Крохотную комнатку, захламленную арабскими пуфами, чеканными медными блюдами и шкурами животных, освещал лишь ночник. В центре стоял столик для верчения на гнутых ножках. За столиком сидели Бумино, сверкающий своей лысиной и с растрепанной бородой, жирная бледная Гортензия, изысканная Луизетта с кошачьей мордочкой и какой-то молодой человек с блестящей черной шевелюрой и спокойным победоносным взглядом.
Сердце Фердинана Пастра бешено колотилось в груди. Оно замирало от радости. Как начинающий актер, он рассматривал публику и взвешивал свои шансы на успех: «Хотя бы все было хорошо! Хотя бы они захотели меня пригласить еще раз!»
Но Бумино уже солидно вещал в бороду:
– Дух, если ты здесь, стукни три раза!
– Я боюсь, – пролепетала Луизетта.
– Успокойтесь, – сказал незнакомый молодой человек. И не разрывайте цепь. Я больше не чувствую ваш мизинец своим мизинцем.
Фердинан Пастр обеими руками схватил столик и с облегчением заметил, что столик поддался. Один, два, три удара звонко раздались в торжественной тишине.
– Он здесь, – прошептала Гортензия, хватаясь за свою мощную грудь.
Фердинан Пастр обрадовался смятению, вызванному его появлением.
К нему относились здесь с уважением. Его боялись. Никогда при жизни он не испытывал по отношению к себе такого лестного внимания.
– Дух Фердинана Пастра, если ты иногда вспоминаешь о нас в безбрежном царстве, где ты сейчас обретаешься, стукни один раз.
Фердинан Пастр поднял столик и стукнул им о пол.
– Он вспоминает о нас, – сказала Гортензия. – Он сейчас подле нас!
– А мы его не видим! – вздохнула Луизетта, складывая сердечком свои розовые губки.
Фердинану захотелось ее поцеловать. Она была чертовски хороша, еще прелестнее, чем раньше, со своим очаровательно накрашенным треугольным личиком и огромными зелеными пронзительными и лживыми глазами.
Нервы четырех спиритов были напряжены до предела. От тишины в салоне кружилась голова.
– О чем ты думаешь, дух? – спросил Бумино. – О мужчине? Тогда дай знать одним ударом.
Если о женщине – двумя.
Не успел Бумино договорить, как Фердинан ответил двумя решительными ударами.
– Он думает о женщине! Он думает обо мне! – всхлипнула Гортензия.
– Дух, может быть, ты назовешь имя этой женщины? – сказал Бумино.
Призрак повиновался, и врач стал переводить его послание,
– Тринадцать ударов «Л», двадцать один – «У», десять – «И». . .
– Что это значит? Ты с ума сошел, Фердинан? – обиделась Гортензия.
Ресницы Луизетты затрепетали. Она пролепетала:
– Я тоже ничего не понимаю, очевидно, какие-то помехи в связи. . .
Но Фердинан Пастр вдруг прекратил свой труд. Его взгляд приковало странное зрелище.
Под столиком нога молодого человека поглаживала щиколотку Луизетты. А Луизетта сидела так, будто ничего не происходит. Затем несчастный коснулся коленом колена Луизетты, а та лишь опустила глаза. Затем рука мерзавца сползла со столика и опустилась на круглое бедро.
И Луизетта покраснела и прошептала:
– Жорж. . .
Ну это уже слишком! Потеряв голову, Фердинан Пастр приподнял столик и с силой опустил его сопернику на ноги. Соперник заорал и бросился в другой конец комнаты. Луизетта бросилась за ним и, прильнув к его груди, визжала, будто ее режут.
– Что с вами, – спросил Бумино.
– Сто. . . столик отдавил мне ноги! – пробормотал Жорж. – Этот Пастр. . .
Он не успел закончить фразу. Столик, вырвавшись из рук Бумино, наклонился и, устрашающе скрипя, переваливаясь с ножки на ножку, пошел в наступление.
– Осторожно! Осторожно! – закричал Бумино.
Слишком поздно. Столик уже приобрел вертикальное положение и бухнулся на ноги обольстителя.
– Мерзавец! – вскричал Жорж, глядя на раздавленные ботинки.
– Доктор! Сделайте что-нибудь! – умоляла Луизетта.
– Это немыслимо! – бормотал врач. – Впервые в моей практике!.. Дух, я призываю тебя к порядку. . .
Но столик попятился, взял разгон, оторвался от пола и ринулся в атаку ножками вперед. Жорж ухватил китайскую вазу и запустил ею в противника. Ваза со звоном разбилась об обезумевший столик. Та же судьба постигла и вторую вазу. За ними последовали два подсвечника из саксонского фарфора. Ковер был усеян осколками фарфора, поломанными цветами и залит водой. Мокрый, исцарапанный, дикий, столик неумолимо приближался. Жорж схватил его за ножки. Но столик резко вырвался и выплюнул ему в лицо ящик с крупной мелочью, катушками ниток и фольгой от шоколада.
Луизетта билась в истерике на кушетке. Гортензия бегала вокруг, вопя: «На помощь! На помощь! Нас прокляли!» Но вот она споткнулась об один из арабских пуфов и упала на колени перед Бумино. Щеки ее тряслись, как холодец. Волосы лезли в глаза. Она в молитве сложила руки и рыдала:
– Фердинан, уймись!.. Фердинан, мне стыдно за тебя!.. Ну погоди, Фердинан!.. Мы тебя больше не вызовем!..
Глухой к этим угрозам, столик танцевал по комнате. И когда красавец Жорж попытался добраться до двери, столик догнал его несколькими элегантными движениями и, как таран, пригвоздил к стене. Жорж икнул и раскрыл рот, будто собирался вырвать. Воспользовавшись замешательством, столик еще раз ударил его прямо в лицо. Молодой человек выплюнул два зуба, испустил утробный крик и схватил старинный ятаган, висевший на стене.