Рассказы
Шрифт:
От молочного черепахового супа, например, извините за подробность, я испытал ощущение, которого не испытывал больше никогда. Как бы это помягче выразить… Этот суп обладает двумя одинаковыми по убойной силе эффектами. Он — в равной мере — мощнейший афродизиак (виагра отдыхает) и, пардон, супер-слабительное. Оба эти страстные желания приходят одновременно. В полночь. Они приходят, безмерные и всепоглощающие, как первая любовь. И ты вскрикиваешь, плачешь и начинаешь метаться по номеру, дыша ртом и эротически постанывая, как Ромео, принявший пол-литра касторки. Как Дон Жуан с клистиром
На острове Хайнань, как вы поняли, хорошо. И только одна история омрачила мой райский отдых.
Согласитесь: отдохнуть в Китае и не пройти курс китайского массажа — просто неприлично.
В отелях массаж делают хорошо. Долларов за двадцать-тридцать. Сделал я раз массаж в отеле, сделал два. Отлично. Косточки деликатно так похрустывают, как огурчики с грядки. Массажисты осторожные, предупредительные. Уходишь с массажа свежий и оптимистичный, что твой Олег Меньшиков из «Покровских ворот».
И вот лежу я как-то под вечер на пляже. Собираюсь сделать свой вечерний массаж. Жемчуга у беззубых девушек купил, вина из магазина со скидкой для русских попил, от порнослабительной черепахи отошёл. Хорошо. Никаких желаний (кроме массажа). Как в нирване.
Вдруг подходит какой-то мужичок китайский, на Шойгу похож, и говорит:
— Масаз. Чип масаз. Но экспенсив. Вери чип. О’кей?
Чувствую: жаба просыпается. Я:
— Хау матч?
Он достаёт бумажку и пишет: «80». Юаней, конечно. Корявенько так. Китайцы вообще арабские цифры только начали осваивать.
Это значит около десяти долларов. Ну что ж, как говаривал Карлсон: «Продолжаем разговор». Я ему пишу: «20». Он улыбается.
— Джок, джок… Рашен джок…
И пишет — «75». Я ему — «21». Он опять: «Джок». Выводит: «70». Я — «21,5». Он ржёт и царапает: «69,9». Остряк, блин!.. Со мной особо не поостришь. Всю бумажку исписали. Потом ещё одну. Сошлись на «50». Это, выходит дело, шесть баксов за массаж. Некисло.
— Где делать массаж будем? — спрашиваю. — Уэа?
— Рум, — говорит. Они, китайцы, вообще-то «л» и «р» путают. Поэтому у них трогательно так получается: «лум»
— Я ему говорю:
— Лады, приходи, косыш, в семь в мой лум.
И пишу соответственно: «1900 № 235».
— О’кей, — отвечает. И смотрит хитро так, с недоброй ухмылочкой: за косыша, дескать, ответишь, бледнолицый варвар. И я ответил по полной.
В семь ноль-ноль началось.
Я лежал на кровати обнажённый и беззащитный, как черепаха, с которой сняли панцирь. А этот гад, потомок хунвейбинов, делал мне «чип масаз». Сначала он мял мой череп, любознательно продавливая в нём углубления, как в резиновом мячике. Я терпел. Заорал я только один раз, когда он резко воткнул мне палец за ухо. Джок у него такой.
— Гуд, гуд, лашен — стлонг! Лашен — стлонг! — ухмыльнулся хайнаньский костолом. Потом этот добрый дядя Геббельс принялся за мои ноги.
Вам когда-нибудь выдирали раскалёнными щипцами пальцы
— Лашен — стлонг. Стлонг масаз — гуд. Лашен стлонг масаз — гуд хелс.
— С-с-сука, — захлёбывался я в предсмертной пене. Тебе бы такой «стронг масаз», падел желтопузый.
Но я терпел. Потому что я — стронг, а масаз — чип.
— Стлонг масаз — хелс о’кей, — смеялся китаец, деловито вынимая мне чашечку из колена. — Гуд хелс — хеппи лайф.
— П-п-паразит, — шептал я сквозь наволочку, стиснутую между зубов. — А мы ещё вам Дальний за так отдали… А!!! Что ж ты творишь-то, бармалей ты перепончатый… А!!!
— О’кей, — счастливо смеялся мой мучитель, заламывая мне пятку к голове. — Лаша-Чайна- флендшип!
— Ё-о-о! — плакал я. — Что ж ты, желтушный тормоз, делаешь-то?!! Я же не циркачка китайская, чтобы попу темечком чесать… А!!! А!!! Больно же!
А этот был во вдохновении, в ударе, гестаповец хайнаньский и что-то напевал своё, народное. Про Великую Китайскую Стену. Или про просторы Хуанхэ. И со всей дури заламывал мне руку, как задержанному Япончику.
А уж что он выделывал с моим позвоночником — даже вспоминать страшно. Треск стоял пулемётный.
После массажа, когда местный дедушка Мюллер ушёл со своими шестью баксами, я пополз в санузел, чтобы испить водицы. Полз двадцать минут. Водицы испил. Полежал с полчаса между унитазом и ванной в позе только что пришибленного малярийного комара, поразмышлял о жадности, о здоровье, о жизни и смерти, о черепахах, о китайском национальном характере. Удивительный народ! Вспомнил, как однажды в одном пекинском отеле постелили мне какое-то бельё… с разводами. Вызываю администратора, говорю:
— Это что такое? Почему бельё не белое? А?
А он спокойно отвечает (китайцы всегда спокойные):
— Нормальное бельё. Чистое. А то, что цвет странный — не волнуйтесь. Это ничего. Это до вас русский спал.
Ну, если русский, тогда ничего. Не француз ведь какой-нибудь…
Но это опять же к слову. О тамошней логике.
Два дня я еле передвигался. И главное, ведь эта хунвейбинская морда, эта хайнаньская черепадла ничего мне не сломала, не повредила. Никаких следов преступления. Как будто в милиции резиновой дубинкой отходили. Всё болит: уши, пятки, ляжки, душа… А претензий не предъявишь.
На пляже ко мне он как-то раз опять подошёл:
— Хелло! — говорит. — О’кей?
— Здорово, кащеюшка ты азиатская… О’кей.
— Гуд чип масаз? — с такой интонацией, вроде: «Ну что, понял теперь что к чему? Выключил жабу-то?»
— Гуд, — отвечаю я. — Сенькью за всё, дорогой товарищ.
И вот теперь, по прошествии времени, сквозь тысячи километров, разделяющие нас, я протягиваю тебе свою изувеченную тобой верхнюю конечность, мой далёкий желтолицый друг: спасибо тебе, спасибо за науку. Научил, облагоразумил. Понял я: чип хорошо не бывает. Не буду я больше никогда делать «чип масаз». Ни за что. И в чип-чебуречные в Турции ходить не буду. И чип-пепсиколу в Индии пить. И чип-лекарства принимать. Никогда! Честное китайское.