Шрифт:
Полет в Санкт-Петербург
– Откуда он репатриировался? Из Норвегии? – спросил инспектор Хутиэли, ни к кому конкретно не обращаясь, когда стажер Беркович вышел из кабинета.
– Из Баку, – посмотрев на экран компьютера, подсказала Ронит, работавшая в полиции не первый год, но тоже смущенная поведением стажера. Собственно, назвать это поведением не было никаких оснований. Беркович не вел себя никак. Он ждал в приемной, глядя в потолок и считая трещины. Когда его позвали, он вошел в кабинет и выслушал наставления начальства молча, не реагируя
– Из Баку, – повторил инспектор, – это не на крайнем севере?
– По-моему, – наморщила лоб Ронит, – это где-то около Ирана. Я недавно читала в «Маариве», ну, вы помните, когда Биби летал в Японию, так он на обратном пути…
– Вспомнил! – обрадовался Хутиэли. – Так чего же он ведет себя будто полярный медведь?
Ронит пожала плечами и приготовилась слушать новые распоряжения.
– Курс он закончил с отличием, – продолжал инспектор, – а то я бы его просто не взял… Ну хорошо, – сказал он, помолчав, – пусть он справится с поручением, а там посмотрим.
– А что вы ему поручили? – любопытство у Ронит взяло верх над субординацией, что, впрочем, случалось достаточно часто и не вызывало у инспектора недовольства.
– Я послал его с Бирманом, – объяснил Хутиэли, – проводить обыск в квартире Бен-Эзры.
Бен-Эзра по кличке «Пистолет» был владельцем массажного кабинета на Бен-Иегуде. Относительно молодой мужчина лет сорока, приятной наружности, он немного походил на актера Омара Шарифа. Бен-Эзра и на самом деле был неплохим актером, во всяком случае, в каждый свой привод в полицию он изображал столь безутешное раскаяние, что вводил в заблуждение даже непробиваемого комиссара Сингера. Правда, никакая игра не позволила бы Бен-Эзре избежать тюрьмы, будь у полиции достаточное количество надежных улик, чтобы отправить этого человека за решетку.
Такие улики нашлись прошлой ночью. В полицию обратилась одна из девушек, сумевшая не только сбежать из-под плотной опеки охранников, но еще и захватить с собой ксерокопию договора, подписанного ею еще у себя дома, в России. Девушку звали Ириной, она была светлая и высокая – типичная русская проститутка, какими их изображали в прессе. На самом деле – обманутая девушка, ехавшая в Израиль, чтобы работать манекенщицей в приличном агентстве, и попавшая сразу после приезда в постель одного из помощников Пистолета.
Инспектор отправился на квартиру к Бен-Эзре, но обнаружил, что хозяин сбежал. Впрочем, беглый осмотр не показал никаких следов спешки. Похоже было, что «Пистолет» попросту отправился в очередной вояж – присматривать девочек, и лишь по несчастливой для инспектора случайности отъезд Бен-Эзры совпал с побегом девушки Ирины.
Звонок в полицию аэропорта не прояснил ситуацию. Никто, имевший при себе заграничный паспорт на имя Бен-Эзры, через таможню и паспортный контроль не проходил. Впрочем, на легкий успех Хутиэли и не рассчитывал – наверняка Пистолет пользовался подложными документами, понимая, что под собственной фамилией рискует оказаться не за границей, а в камере предварительного заключения.
Хутиэли отправил в
Оставалось сделать хотя бы необходимое – провести более тщательный обыск в квартире Пистолета и в принадлежавшем ему заведении. В заведение Хутиэли отправил группу Ривкина, а на квартиру – Бирмана, придав ему в помощники новоиспеченного стажера Берковича.
Стажер вернулся через три часа. Ронит ушла на обед, и Беркович минут пять молча стоял перез закрытой дверь в кабинет, соображая, видимо, что лучше – войти, нарушив субординацию, или подождать возвращения секретарши. В конце концов решил, что целесообразнее для дела – войти, поскольку никто не мог сказать, сколько времени будет отсутствовать Ронит.
Стажер вошел, коротко доложил о прибытии и положил перед Хутиэли отпечатанный уже бланк протокола обыска.
Инспектор пробежал взглядом три страницы, стоявший навытяжку стажер начал раздражать его уже одним своим видом, и Хутиэли попросил Берковича сесть и расслабиться.
Стажер сел и расслабился – выражалось это в том, что он перестал быть похожим на палку и стал напоминать вопросительный знак.
На лице инспектора отражались все эмоции, которые он испытывал, читая протокол.
– Черт! – бросил Хутиэли, дойдя до описания бумаг в секретере Пистолета. – Этот идиот не оставил нам даже счетов за электричество!
– Дубина! – воскликнул инспектор, обнаружив, что Бен-Эзра, уезжая, оставил ключ соседям и просил поливать его любимые цветочки. – О цветочках он заботится, негодяй! Впрочем, – добавил Хутиэли, бросая выразительный взгляд на молчавшего, как рыба, стажера, – это означает, что он действительно отправился в свое плановое турне, а вовсе не скрылся, напуганный бегством этой девицы.
Инспектор перевернул страницу, прочитал несколько строк и, бросив бумаги на стол, повернулся к Берковичу.
– Послушайте, стажер, – раздраженно сказал он. – Вы же знали, что самая важная информация находится на третьей странице. Почему не сказали сразу?
– Вы не спрашивали, – ответил Беркович, на лице которого не дрогнул ни один мускул.
– Что не спрашивал? – вскричал инспектор, но продолжать разнос не стал. Действительно, откуда стажеру было знать заведенный порядок: Хутиэли всегда требовал от подчиненных, чтобы, принося документы, они сразу говорили, на что именно следует обратить внимание в первую очередь.
– «В мусорной корзине, – прочитал инспектор вслух, – обнаружены… м-м… три пластиковых пакета… остатки салата… а, вот… листок из ежедневника со следами записи, сделанной на предыдущей странице. Достаточно четко можно прочитать: Нью-Йорк – 23 сентября, Париж – 24 сентября, Санкт-Петербург – 26 сентября.»
– Сегодня двадцать третье, – продолжал инспектор. – Значит, Бен-Эзра вылетел в Нью-Йорк нынче ночью, поскольку остальные сегодняшние рейсы в Штаты летят вечером. О чем это говорит, стажер?