Расследователь: Предложение крымского премьера
Шрифт:
— Да ты что? — выдохнул Ворон. — Шутишь?
— Ни х… себе шутки!
— Точно?
— Точно, Леня, точно.
— Как тебе удалось?
— Каком кверху, Леня. Провел я с Папой соответствующую работу… под звон бокалов… Теперь можешь пустить Соболя на воротник.
— А если не выйдет? — осторожно спросил Ворон. — Я ведь уже не раз пытался его освежевать…
— Теперь выйдет, — ответил киевлянин, — я серьезную работу провел… Папа уже готов. Во всех смыслах.
Ворон понял и рассмеялся. Киевлянин тоже хохотнул и продолжил:
— Так
— М-да, расходы немалые, — сказал Ворон. — Да и Отец свою долю потребует… Это ж, бля, такой насос!
— Так может мне отозвать лицензию-то? — ядовито спросил киевлянин. — Это ведь недолго. Похмелю завтра Папу, скажу: на х… нам Ворон? Давай, Данилыч, оставим Соболя. Он честный мужик, три года уже Крым тянет… а, Леня?
— Да ладно тебе… присылай Отца. Забьем Соболька — я твой должник. Не забуду.
— Да уж не забудь, пришли вагончик зелени, — сказал киевлянин и засмеялся.
От выпитого виски и открывшихся перспектив Ворону стало жарко.
Прошел почти год с того дня, как пропал Горделадзе. За этот год произошло очень много разных событий, и Андрей уже начал забывать свои киевские приключения… В Питере стоял теплый и сухой сентябрь, темой номер один была атака на нью-йоркские небоскребы.
Вечером двенадцатого сентября Обнорский играл на бильярде в клубе «Шаровня» со своим постоянным партнером, приятелем и издателем Игорем Д. Играли и разговаривали о терроризме… Двенадцатого сентября все говорили о терроризме.
У Обнорского зазвонил телефон. Он чертыхнулся, положил кий и взял трубку;
— Алло.
— Здравствуй, Андрей Викторович, — произнес голос Соболева.
— Сергей Васильевич! — обрадовался Обнорский. — Ты что? Ты — откуда? Ты в Питере?
— Нет, Андрюха… я у себя, в Крыму.
— Вот елы-палы. А я думал: встретимся.
— Встретимся, если прилетишь. Помнишь, я тебя еще в ноябре прошлого года приглашал?
— Ну как же? Конечно, помню.
— Тогда в чем дело? Сентябрь в Крыму, господин расследователь, это — сказка. Прилетай, Андрей. Мы с Валей тебя ждем… Хоть на недельку сможешь вырваться?
— Да я-то смогу, — ответил Андрей. — А вот как ты, занятой государственный человек?
— А я теперь свободен, — сказал Соболев весело.
— Как свободен? Я не понял: что значит «свободен»?
— Прилетишь — расскажу. Когда тебя ждать?
Обнорский прикинул в уме список неотложных дел и решил, что слетать на три-четыре дня можно… надо же иногда и отдыхать.
— Через неделю прилечу, — сказал он.
— Отлично, — ответил Соболев. — Мы с Валентиной тебя ждем.
Андрей сложил трубу и взялся за кий.
— Твой удар, — сказал Игорь. — Фартит тебе сегодня, Андрей.
— Фартит, — согласился Обнорский, ударил и не забил явно забойный шар… Он вспомнил слова Соболев: «Я теперь свободен…» И голос, которым он это сказал… веселый голос. Странно —
— Ну ты чего-то не того, Андрюхин, — сказал Игорь.
— Да, я чего-то не того, — согласился Андрей.
На этот раз Соболев встретил Андрея в аэропорту Симферополя лично. Он был в джинсах, легкой кожаной куртке, без галстука… Андрей удивился. Еще больше он удивился, когда выяснялось, что Соболев приехал в аэропорт на личном автомобиле и без водителя. Обнорский бросил сумку на заднее сиденье «Жигулей», сказал:
— Значит, говоришь — свободен?
Соболев ничего не ответил, только улыбнулся… Но эта улыбка подтвердила дурные предчувствия Обнорского, и он окончательно убедился в том, что правильно понял слова Соболева о своей свободе. Экс-премьер пустил движок и аккуратно выехал со стоянки.
— Когда это произошло, Сергей? — спросил Обнорский.
— В августе, Андрей Викторович, в августе…
— Это как-то связано с «делом Горделадзе»?
— Косвенно… Как долетел?
— К черту «как долетел»! Я спрашиваю: что случилось? А ты в ответ «как долетел» ?
Соболев снова улыбнулся, ответил:
— Не гони коней, расследователь… Все расскажу.
Теплый ветерок влетал в приоткрытое окно, трогал упругими пальцами кожу, шевелил волосы.
— Я все тебе расскажу, расследователь… Только давай не сейчас. Не сегодня. Вот завтра поедем на Тарханкут…
— Куда поедем?
— Мыс Тарханкут — западная оконечность Крыма. Места красивейшие, маяк на самой западной точке. Рыбалка и шашлыки гарантированы. Там и потолкуем… А сейчас — обедать. Валентина ждет.
В тот день к теме «свободы» больше не возвращались. Соболев был весел, раскован, много шутил, но несколько раз Обнорский замечал в его глазах очень странное выражение… Он задавал себе вопрос: а как бы вел себя ты, если бы у тебя отобрали любимое дело? Хватило бы у тебя мужества держаться так же спокойно? Приглашать гостей? Рассказывать о рыбалке и о красотах Тарханкута?…
Ответа Андрей не знал, но от одной мысли о том, что теоретически такое может произойти, становилось тошно… Он вспомнил, как тосковал по работе в Нижнем Тагиле, в ментовской зоне, куда его определили Антибиотик и Наумов… Что ты знаешь о том, каков будет завтрашний день? Что ждет тебя за следующим поворотом?
— О чем задумался, Андрей? — перебил его мысли Соболев.
— Да вот… про ваш Тарханкут, — сказал неправду Обнорский.
— Завтра увидишь. Лучше, как говорится, один раз увидеть, чем сто раз услышать…
…Костер постреливал угольками, ветер уносил дым над берегом. Туда, где стояла белая башня старого маяка, где море вспыхивало на камнях узкой белой ленточкой прибоя. Солнце село. Горизонт еще мерцал загадочно, но землю уже накрыла тьма. Светлые скалы Тарханкута спрятались в ней. И только маяк прорезал изредка темноту яркой вспышкой света…