Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками
Шрифт:
– А «Театральный роман» разве не превосходен?
– Написано блестяще, но тут есть моральная сторона… Сегодня популярность Булгакова привела к тому, что многие малознающие люди относятся иронично к основателям МХАТа. А если бы не Станиславский и Немирович-Данченко, Булгакова не было бы в живых и он не написал бы «Театральный роман». Булгаков, скажем, написал там о Кореневой зло и несправедливо – у него она названа Пряхиной, – потому что он ее ненавидел. Наверное, у нее были черты, за которые ее можно было ненавидеть. Но сам же Булгаков не публиковал этот роман и не хотел его публикации. Это сделала спустя много лет
Вот я сейчас привез с собой в Петербург и читаю двухтомник писем Ольги Бокшанской, родной сестры Елены Сергеевны Булгаковой, к Немировичу-Данченко. Очень интересно. Булгаков в романе назвал Ольгу Сергеевну, секретаря и помощницу Немировича-Данченко, Поликсеной Торопецкой. Опять ирония. Злая ирония. А между прочим, она, с ее подслеповатыми глазами, печатала «Мастера и Маргариту» на пишущей машинке – компьютеров тогда не было.
Булгаков сегодня у нас самый великий. Для меня это не так.
– Платонов крупнее…
– Замятин еще крупнее, чем Платонов. Но, знаете что, не будем сейчас обсуждать, кто из писателей крупнее, это же субъективные вещи. Это все равно, что спорить, кто лучше – Ахматова или Цветаева?
– В Петербурге спорить об этом, пожалуй, не будут…
– И в Москве спорить не будут. А во всем мире говорят только о Цветаевой.
Открытия «Серебряного шара»
– Не будем спорить. Давайте поговорим о тех, кто и благодаря Вашей телевизионной программе стал нам известен, как, скажем, Зиновий Пешков, родной брат Якова Свердлова, приемный сын Горького, выдающийся французский дипломат и разведчик. О тех, кто, как Мария Бабанова, Валентина Серова, Екатерина Фурцева, Олег Ефремов, Илья Эренбург, Черчилль, Рузвельт, открылся с новой, неожиданной стороны. Поговорим об открытиях «Серебряного шара». Что для самого автора было открытием?
– Каждый раз, работая над новой программой, я открываю новое для себя.
– Даже когда обращаетесь к тем героям, с которыми дружили и дружите несколько десятилетий, о которых много писали и рассказывали?
– Безусловно. Мне кажется, что очень серьезными были программы об Олеге Ефремове, передача о Татьяне Дорониной… «Возвращение Марины Цветаевой» – за нее я получил телевизионную премию ТЭФИ. По-моему, весьма серьезной была программа «Жена Сталина» – о Надежде Аллилуевой, и о Раисе Максимовне Горбачевой. Не менее серьезными получились, на мой взгляд, портреты Николая Рыбникова и Сергея Филиппова…
– В последние годы вышло немало интересных публикаций из истории Московского художественного театра, но программа «Серебряного шара» о МХАТе и Сталине, на мой взгляд, была настоящим откровением…
– Научно-исследовательская группа при МХАТе, которая делает все работы, не владела Сталинским архивом. А самое интересное, когда вы видите документы. Существует, скажем, такое мнение, что Немирович-Данченко – конформист, а Станиславский – сплошное благородство и самый великий человек. И вот вы читаете документы из архива Сталина и видите письмо Станиславского от 1 января 1936 года,
– Помню, когда Вы о своих открытиях рассказывали на «Эхе Москвы», журналистка радио спросила, осуждаете ли Вы за это Станиславского, и Вы ответили, что никогда никого не осуждаете. Это действительно так: никогда и никого?
– Осуждать нельзя. Сегодня, анализируя поступки живших когда-то людей, надо учитывать атмосферу, характер исторического отрезка, в котором они жили. Я сам оказался свидетелем стольких перемен своих современников – многие стали совсем другими. Но кого я имею право осуждать? Однако я обязан, рассказывая о том или ином историческом персонаже, ушедшем или живом, опираться на конкретные факты.
А факты свидетельствуют: Владимир Иванович Немирович-Данченко не принял участия в обсуждении Камерного театра. Хмелев, Москвин, Горчаков, Станиславский – все там есть, а Немировича нет. А в телеграмме 43-го года есть такие его слова: «Посылаю любовный привет Александру Яковлевичу и Алисе». И мне понятно, что у них были свои, личные, отношения, и он в этом обсуждении-осуждении участия не принимал.
– Но ведь, судя по Вашей программе, у обоих создателей МХАТа арестовывали и расстреливали родственников?
– Оба они пострадали. Арестовали племянников Станиславского. Он писал бесконечные письма и Сталину, и Ежову, и Бубнову, и Вышинскому, но их расстреляли. И жену Станиславского, урожденную Рябушинскую, посадили на десять лет, а расстреляли в 37-м. В семье Немировича арестовали родного племянника его жены, барона. И Немирович написал не Сталину – Владимир Иванович был очень умен, – а Ежову. Абсолютно унизительное письмо. Через три недели племянника освободили.
Люблю читать чужие письма
– Меня удивляет в Ваших программах то большое внимание, которое Вы уделяете личной жизни – романам, разводам, сексуальной неотразимости, привлекательности своих героев…
– Вы не одиноки в этом. Когда я занимался и Любовью Орловой, и Аллой Тарасовой, и Мариной Ладыниной, меня все время кусали за то, что я касаюсь личного. Один явно не любящий меня московский журналист и телевизионный критик написал даже, что я занимаюсь тем, что открываю пикантности, что-то в таком духе. Сейчас покусывают гораздо меньше, чем раньше, но случается…
Надо ли повторять прописные истины о том, что личная жизнь вообще связана с искусством, связана с творчеством? Если бы Симонов не любил Серову, он не написал бы «С тобой и без тебя» – это лучшая его лирика. Если бы не было Сергея Эфрона, Цветаева не вернулась бы в Россию. Если бы не было Гумилева и Пунина, жизнь Ахматовой была бы другой. Это все связанные вещи. Как может быть искусство человека без его личной жизни? Оно что, существует отдельно? Для того, чтобы знать Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову, я читал ее переписку. Она была издана в 55-м или в 57-м году. Она очень много дает. Любые письма дают очень много. Признаюсь: я люблю читать чужие письма. Письма тех, кого уже нет, конечно.