Расстояние в один вечер
Шрифт:
— Никому я ничего не вешал, — отмахнулся Серафим. — Они сами на меня вешались, а когда наши взгляды начинали существенно расходиться… короче, по-моему, у Киплинга есть такие строки:
Что мужчине нужна подруга,
Этого женщине не понять.
Тех же, кто с этим согласен,
Не принято в жены брать.
Ну, или что-то в таком роде.
Валерия захлопала в ладоши, девицы засмеялись, заржал и сам знаток Киплинга, довольный
— В дополнение к разговору о женах, — сказал Серафим. — Есть анекдот про новых русских. Один нанимает адвоката для развода с женой и спрашивает: «Сколько возьмешь за услуги?» Тот отвечает: «Три тысячи долларов». «Да ты че, с дуба рухнул?! Мне за штуку баксов ее пристрелить берутся!»
В гостиной снова раздался взрыв хохота. Антон встретил взгляд Валерии, в котором можно было прочитать иронию и вопрос, относящийся скорее всего к его реакции на речь Тымко, и слегка кивнул. Было приятно осознавать, что их точки зрения совпадают.
— А вы не воевали в Карабахе, Антон? — спросила Валерия. — Или в Чечне?
— Приходилось, — коротко проговорил Громов, не желая распространяться на эту тему.
— Расскажите, пожалуйста.
Антон отрицательно качнул головой.
— Да нечего рассказывать, все происходило как-то буднично и просто. В нас стреляли, мы стреляли…
— Неужели так-таки ничего интересного не вспомните? — добавила одна из девиц, брюнетка с ярко накрашенными губами.
— Я могу рассказать, — подошел к разговаривающим Илья. — Антон у нас красноречием не отличается, он только в деле хорош. А я с ним в такие переплеты попадал, что романы писать можно. Однако пугать никого не буду, лучше расскажу пару необычных эпизодов, участником которых был и Гром. Так его с детства прозвали. Можете мне не верить, но все происходило на самом деле. Помнишь встречу в Учхоймартане?
Антон кивнул. Забыть этот странный случай было невозможно.
— Мы с Антоном тогда охраняли одного деятеля из МИДа, пытавшегося договориться со старейшинами чеченских кланов, — продолжал Илья, — хотя переговоры в основном вел я, меня там многие знали, оружие до войны дарили, а один тейп даже старинный пулемет предлагал — «гочкис». В общем, поселили нас на окраине Учхоймартана, мы устроились, а ночью вышли вдвоем побродить вокруг дувала. И вот, не поверите: сам до сих пор думаю — не привиделось ли? — тень на крыше зашевелилась. А крыши домов там плоские, без скатов. Я за автомат, а Антон меня удерживает: тише, мол, гляди. Я присмотрелся, и мурашки по коже — натуральный черт сидит, как его описывают в книгах: рожки, глаза в пол морды светящиеся, хвост, ноги как у козла. Сидит, за трубу держится, на нас смотрит, а мы на него. Тихо так кругом, только где-то собаки лают. Я уже хотел рявкнуть: пшел вон! А черт вдруг сделал жест — мол, уходите отсюда, и исчез. На что у нас с Антоном нервы железные, а струхнули мы порядочно.
— И что потом было? — спросила заинтригованная Валерия.
— Мы растолкали своего вельможного босса, уговорили его перейти в другую хату, а на рассвете в тот дом, где нас поселили первоначально, кто-то выстрелил из гранатомета.
Слушатели ахнули, удивленные рассказом. Лишь Тымко отнесся к нему скептически.
— Что-то не слышал я о том, чтобы черти предупреждали людей о нападении.
—
— Когда-нибудь напишу мемуары, если доживу до этого времени.
— Еще, еще, — раздались голоса.
— Ты обещал две истории, — напомнила Валерия, высводождаясь из объятий мужа и кидая на Антона косой взгляд.
Тому на миг стало тоскливо: показалось, что он здесь совершенно лишний, — и Антон осторожно спрятался за спины сгрудившихся вокруг Ильи гостей дома.
— А еще мы с Громом видели домового, — засмеялся Илья. — Но было это уже в России, под Рязанью. Попали мы как-то, путешествуя на лодках по краю, в деревню Чернава, нашли старушку, которая нас приютила в своей избушке…
— Бабу Ягу, что ли? — проворчал Серафим.
— Вроде того. Расположились на ночлег в комнатушке, зажгли свечу — поздно уже было, за полночь, — начали консервы вскрывать и тушенку есть, и вдруг чувствуем взгляд. Оглянулись и обомлели: сидит в уголочке гном не гном, гриб не гриб, пенек не пенек, в общем — что-то странное, просвечивающее, как туманный кустик в форме карикатурного человечка, но живое, и смотрит на нас. Да так укоризненно смотрит: мол — сами едите, а мне ничего не даете? Ну, мы переглянулись, положили на тарелочку хлебца, сыра, картошки вареной, что бабка нам сготовила, и так с ним и поужинали.
— И он с вами ел? — наивно спросило одно из юных созданий, которую наиболее рьяно обхаживал Тымко.
— Ну что вы, нет, конечно, — снова засмеялся Илья. — Домовой нам только показался и исчез, он не любит, когда люди рядом, а тут видать оголодал маленько, вот и вылез. Помнится, мы тогда бабуле половину своего походного НЗ оставили, пенсия-то у нее была крохотная.
Разговор перекинулся в русло бытовых проблем и отношений, потом свернул к моде, поговорили об искусстве, об отечественном кино, в кризисе которого наметился некий перелом, — народ наконец опять пошел в кинотеатры, гости разбились на группы, и Антон остался в одиночестве. Но не надолго, к нему вскоре снова подошла Валерия, не забывающая о своей роли радушной хозяйки.
— О чем задумались, Антон? Все-таки скучаете?
— Нет, что вы, — не совсем искренне ответил Антон. — У вас хорошо думается.
— О чем?
— Обо всем понемногу. О человечестве, о нашем обществе, о своем месте в этом обществе.
— Да вы философ, я гляжу, Антон… э-э…
— Андреевич. Можно просто Антон.
— Давайте выпьем на брудершафт и перейдем на «ты», не возражаете? А меня называйте просто Лерой.
— Идет.
Они выпили на брудершафт по глотку вина, поцеловались, что подействовало на Антона подобно удару грома, аж в ушах зазвенело.
— Так что вы там говорили о своем месте в обществе?
Антон с трудом пришел в себя, ощущая, как горят губы, украдкой огляделся, но на них никто не смотрел, и он успокоился.
— Честно говоря, я его еще не нашел. После заключения это будет трудно сделать. Я особенно не увлекался анализом нынешней российской реальности, но отечество, судя по всему, изменилось. Не знаю только, в худшую или в лучшую сторону. Ваш отец в чем-то прав: может, действительно России, всем живущим здесь, повезло, что у нас все плохо?