Расстрельное время
Шрифт:
Фрунзе стоял с указкой в руках возле оперативной карты Крымского перешейка, а комдивы и комкоры тесно окружили его, как цыплята наседку. Кольцов подсел на краешек лавки возле комдива Блюхера, которого немного знал по прошлым случайным встречам.
— Таким образом, предлагаю ещё раз всё продумать и взвесить, — заканчивая давно начатый разговор, как легко понял Кольцов, об овладении Крымским перешейком, сказал Фрунзе. — У кого возникли какие-либо предложения или сомнения, прошу поделиться ими после небольшого перерыва. А я тем временем введу в курс наших сегодняшних дел товарища Кольцова. Для тех, кто не знает: Павел Андреевич Кольцов в настоящее время является нашим военным представителем в Повстанческой махновской армии.
Командиры
Мимо Кольцова прошли члены Реввоенсовета фронта Гусев, Владимиров, Кун, Смилга. Их лица были Кольцову знакомы, в разное время ему приходилось их видеть, но ни с кем из них, кроме венгра Белы Куна [24] , знаком не был. С Белой Куном он познакомился не так давно, под Каховкой, в черные дни своей жизни, когда начальник Политотдела Двенадцатой армии Розалия Землячка [25] пыталась предать его суду военного трибунала. Бела Кун был на стороне Землячки.
24
Бела Кун (венг. Kun Bela) (20 февраля 1886 года, Силадьчех, Трансильвания — 29 августа 1938 года, Советский Союз) — венгерский коммунистический политический деятель и журналист, в 1919 году провозгласивший Венгерскую советскую республику.
ВСР пала 1 августа 1919 года, после 133 дней существования. Бела Кун со своими товарищами бежал в Австрию, где был интернирован в Гейдельмюле, затем в Карлштейне и Штейгофе. После освобождения вернулся в Россию, где восстановил членство в РКП(б). Вместе с Розалией Землячкой вел вооружённую борьбу против контрреволюционных войск Врангеля, оставшихся в Крыму. По мнению ряда авторов, был наиболее активным организатором и участником расстрелов тех офицеров белой армии, которые остались в Крыму и явились для «регистрации» в ЧК.
25
Розалия Самойловна Землячка (урожденная Залкинд, по мужу Самойлова; 20 марта (1 апреля) 1876 года, Киев — 21 января 1947 года, Москва) — еврейская революционерка, советский партийный и государственный деятель.
Стала известной благодаря участию в организации первой русской революции, в частности московского восстания в декабре 1905 года, а впоследствии как один из организаторов карательных акций (красный террор) периода Гражданской войны, проводившихся в Крыму после поражения белой армии в 1920-1921 гг.
Потом к Кольцову одновременно подошли два комдива. Поздоровались.
— Мы с вами соседи. Комдив Пятьдесят второй, — представился высокий грузноватый и медлительный Маркиян Германович. — Так что через Сиваш пойдем рядышком. Я — слева от Ивановки. Пятнадцатая пойдет справа.
— Радумец, комдив Пятнадцатой! — крепко пожал руку Кольцову франтоватый, с лихими вразлет усами ещё совсем молодой комдив, и тут же попросил: — Не подведите!
— Постараемся. Хотя народ у меня с норовом. Трудно ручаться.
— Анархия, мать порядка, — улыбнулся Радумец.
— С анархией не всё так, как о ней многие думают. И дисциплине подчиняются, и воюют хорошо, — сказал Кольцов. — Но… как бы это помягче?… Каждый сам себе командир. Приказ исполняют только после того, как докажешь, убедишь.
— Удается?
— Пока удавалось.
— Каким же образом? Одного-двух уговорить, это понятно. Но их же у вас несколько тысяч.
— Волшебное слово знаю, — улыбнулся Кольцов. — Всего одно лишь слово — Крым. Они ещё на Старобельском совещании передавали просьбу Нестора Махно: «Отдайте нам в концессию Крым» [26] .
26
Концессия (концессионное
— Смотри, какие знают слова, — удивленно покачал головой Германович, — «концессия».
— Нестор Махно за семь лет в Бутырке университет окончил, — сказал Кольцов и пояснил: — Он все семь лет с учёными анархистами в одной камере просидел. И в самом прямом смысле университетское образование получил.
— Ну и зачем им Крым? — спросил Радумец. — Кусок, конечно, лакомый. Но земли там мало, всё больше горы, леса. Курортная зона. Что смогут эти крестьяне там сотворить?
— Хотят свободную анархическую республику организовать. Безвластную. Пусть, говорят, весь мир посмотрит, как могут жить люди в безвластном анархическом государстве.
— Гляди-ка! Замах рублевый! — удивился Германович. — Ну и что? Мы согласились?
— Я на том совещании не был. Возможно. Хотя и сомневаюсь. В соглашении об этом — ни строчки. Но они верят.
— Обманем, — сказал Радумец. — Какой-нибудь остров в Ледовитом океане, может, и отдали бы. Но Крым?…
И они тоже пошли к выходу.
— Соседи! Вы как-нибудь в гости загляните, — пригласил их Кольцов. — На чай!
— Какой чай! Отоспаться бы! — едва не в один голос сказали комдивы.
Тем временем освободился Фрунзе. Кольцов подошел к нему.
— Ваше донесение получил ночью. Спасибо за четкость, — Фрунзе устало опустился на табурет возле висящей на стене оперативной карты. — Я уж хотел было отменить приказ о переправе. Но, честно говоря, хотелось проверить, на что способны махновцы. Если бы они закрепились на Литовском полуострове, мы тут же бросили туда Пятнадцатую и Пятьдесят вторую дивизии. Наготове была и Вторая конная Миронова.
— Не по вине махновцев ничего не получилось, — сказал Кольцов. — Вода поднялась…
— Читал вашу записку, — остановил Кольцова Фрунзе. — Полагаете, в трудную минуту на них можно положиться?
— Нисколько не сомневаюсь.
— Какие отношения у вас сложились с командованием повстанцев?
— Вполне деловые. Я бы даже сказал, дружеские. — И, улыбнувшись, Кольцов добавил: — Но это всё же не совсем армия. Скорее Запорожская Сечь, со всем хорошим и плохим, что было в Сечи.
Кольцов подробно рассказал Фрунзе о кулачном бое после неудачного форсирования Сиваша. Командующий фронтом от души посмеялся.
— Я им доверяю. Народец они простой, но обидчивый. Если что не по нутру, могут и развернуть свои телеги в сторону дома. А уж если поверят, то — до конца, — сказал Кольцов.
— Слушайте, вы прямо влюблены в этих бандитов, — сухо сказал Фрунзе. — Забыли, сколько крови они нам попортили?
— Кровь мы друг другу портили. Они не совсем понимают, что такое советская власть. Верят врангелевской пропаганде о коммуниях, в которых всё будет общее, даже жены. У них свои представления о государстве без царя, капиталистов и помещиков. В чём-то они не совпадают с нашими.
— Ну и как в таком случае нам с ними быть? Они — бунтари, и останутся такими. Нужны ли нам они в нашей будущей жизни?
— А куда нам их девать? Они, как и мы с вами, тоже — из нашего же прошлого. Такие, какие есть. Рукой со стола не смахнешь. Кончится война, задача власти терпеливо и доходчиво им объяснить, что такое советская власть. Поймут — станут хорошими нашими помощниками. Они — хлеборобы. У них даже на знамени написано «За хлеб и волю».
— Да вы, дружок, чистой воды либерал, — удивленно покачал головой Фрунзе. — Это что же, на вас так Франция повлияла? Или махновцы перевоспитали? Так быстро?