Расстрелянные герои Советского Союза
Шрифт:
Г. — Едят кошек, собак, крыс.
Р. — Раньше нам все-таки помогали из-за границы.
Г. — Дожили! Теперь они ничего не дают, и ничего у нас нет.
Р. — Народ голодает, как собаки, народ очень недоволен.
Г. — Но народ молчит, боится.
Р. — И никаких перспектив, полная изоляция.
Г. — Никаких. Мы не можем осуществить лозунга: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Ни х... все пошло насмарку!
Р. — Да, не вышло ничего.
Г. — Вышло бы, если все это своевременно сделать. Нам нужно было иметь настоящую демократию.
Р. —
Г. — А людей честных стало меньше.
Р. — Гораздо меньше стало. А цены сейчас какие ужас! Как собак на аркане тянут на работу. Так сейчас все работают, сейчас никто на заводах как следует не работает.
Г. — Да потому, что работают не добровольно, всех принуждают.
Р. — А возьми деревню — очень много земли пустует.
В тот же день Рыбальченко выехал из Москвы к месту своего жительства в Куйбышев.
Абакумов».
«СПРАВКА
31 декабря 1946 года оперативной техникой зафиксирован следующий разговор между Гордовым и его женой Татьяной Владимировной.
Г. — Я хочу умереть. Чтобы ни тебе, никому не быть в тягость.
Т.В. — Ты не умирать должен, а добиться своего и мстить этим подлецам!
Г.— Чем?..
Т.В. — Чем угодно.
Г. — Ни тебе, ни мне это невыгодно.
Т.В. — Выгодно. Мы не знаем, что будет через год. Может быть, то, что делается, все к лучшему.
Г. — Тебе невыгодно, чтобы ты была со мной.
Т.В. — Что ты обо мне беспокоишься? Эх, Василий, слабый ты человек!
Г. — Я очень много думал, что мне делать сейчас. Вот когда все эти неурядицы кончатся, что мне делать? Ты знаешь, что меня переворачивает? То, что я перестал быть владыкой.
Т.В. — Я знаю, плюнь ты на это дело! Лишь бы тебя Сталин принял.
Г. — Угу. А с другой стороны, ведь он все погубил.
Т.В. — Может быть, то, что произошло, даже к лучшему.
Г. — А почему я должен идти к Сталину и унижаться перед... (далее следуют оскорбительные и похабные выражения по адресу товарища Сталина).
Т.В. — Я уверена, что он просидит еще только год.
Г. — Я говорю, каким он был (оскорбительное выражение), когда вызвал меня для назначения... (оскорбительное выражение), плачет, сидит жалкий такой. И пойду я к нему теперь? Что — я должен пойти и унизиться до предела, сказать: "Виноват во всем, я предан вам до мозга костей", когда это неправда. Я же видеть его не могу, дышать с ним одни воздухом не могу! Это (похабное выражение), которая разорила все! Ну как же так?! А ты меня толкаешь, говоришь, иди к Сталину. А чего я пойду? Чтобы сказать ему, что я сморчок перед тобой? Что я хочу служить твоему подлому делу, да? Значит, так? Нет! Ты пойми сама!
Т.В. — А тогда чего же ты так переживаешь?
Г. — Ну да, сказать, что хочу служить твоему делу? Для этого ты меня посылаешь? Не
Значит, пойти к нему и сказать: "Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно". Кому? Подлости буду честно служить, дикости?! Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут! Эх, если бы ты знала что-нибудь!
Т.В. — Тогда не надо так все переживать.
Г. — Как же не переживать, что же мне делать тогда? Ты думаешь, я один такой? Совсем не один, далеко не один.
Т.В. — Люди со своими убеждениями раньше могли пойти в подполье, что-то делать. Такое моральное удовлетворение было. Работали, собирали народ. Они преследовались за это, сажались в тюрьмы. А сейчас заняться даже нечем. Вот сломили такой дух, как Жуков.
Г. —Да. И духа нет.
Т.В. — И он сказал — извините, больше не буду, и пошел работать. Другой бы, если бы был с таким убеждением, как ты, он бы попросился в отставку и ушел от всего этого.
Г. — Ему нельзя, политически нельзя. Его все равно не уволят. Сейчас только расчищают тех, кто у Жукова был мало-мальски в доверии, их убирают. А Жукова год-два подержат, а потом тоже—в кружку и все! Я очень много недоучел. На чем я сломил голову свою? На том, на чем сломили такие люди — Уборевич, Тухачевский и даже Шапошников.
Т.В. — Его информировали не так, как надо, после того, как комиссия еще раз побывала.
Г. — Нет, эта комиссия его информировала, по-моему, правильно, но тут вопрос стоял так: или я должен сохраниться, или целая группа людей должна была скончаться — Шикин, Голиков и даже Булганин, потому что все это приторочили к Жукову. Значит, если нужно было восстановить Жукова, Гордова, тогда булганщина, шиковщина и голиковщина должны были пострадать.
Т.В. — Они не военные люди.
Г. — Абсолютно не военные. Вот в чем весь фокус. Ты думаешь, я не думал над этим?
Т.В. — Когда Жукова сняли, ты мне сразу сказал: все погибло. Но ты должен согласиться, что во многом ты сам виноват.
Г. — Если бы я не был виноват, то не было бы всего этого. Значит, я должен был дрожать, рабски дрожать, чтобы они мне дали должность командующего, чтобы хлеб дали мне и семье? Не могу я! Что меня погубило — то, что меня избрали депутатом. Вот в чем моя погибель. Я поехал по районам, и когда я все увидел, все это страшное, — тут я совершенно переродился. Не мог я смотреть на это. Отсюда у меня пошли настроения, мышления, я стал высказывать их тебе, еще кое-кому, и это пошло как платформа. Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее!