Рассудок маньяка
Шрифт:
— Да, — согласился Дронго, — возможно, вы и правы.
Она впервые за все время разговора с интересом посмотрела на него. Протянула руку.
— Если я понадоблюсь, можете заходить в любое время. До свидания.
— До свидания, — рукопожатие было таким же — мужским и сильным, как и при знакомстве.
Дронго и Сыркин вышли из кабинета. Когда дверь за ними закрылась, Сыркин приглушенно сказал:
— Она очень хороший ученый. Но одиночество наложило свой отпечаток на ее характер и поступки. Послушать ее — так на работу все должны приходить в рабочих комбинезонах, быть
— Она думает прежде всего о работе, — возразил Дронго, — это понятно. Мне нужно еще познакомиться с Сулахметовой, Фирсовой и поговорить с вашей Олей.
— Почему с моей? — смутился Сыркин.
— Это же вы нас познакомили. Не обижайтесь, я не хотел сказать ничего такого.
— Фирсова сидит на третьем этаже, в своем отделе. Как раз в этом углу находится ее кабинет. Под нами. Сулахметова на втором. Но на противоположной стороне. Их окна обращены в другую сторону. Оля, наверное, сейчас в машбюро. Она обычно приносит туда работу технического отдела. Машинистки сидят в конце нашего этажа, — Сыркин показал рукой, — рядом с моим кабинетом.
— Пойдемте-ка туда, — предложил Дронго. — Я думал, что машинописных бюро уже не бывает. Сейчас все перешли на компьютеры.
— Какие компьютеры? Все равно все отчеты нужно готовить в письменном виде. Попробуйте послать куда-нибудь в вышестоящую инстанцию письмо по факсу или по электронной почте. Будет грандиозный скандал.
— Ну, это понятно. Начальство привыкло к персонифицированной ответственности своих подопечных. Им нужны письма с личными подписями, с печатями, чтобы в случае необходимости прикрыться такими бумажками.
— Вот-вот. Вы не знаете, сколько мы отправляем бумаг, которые никому не нужны, — оживленно говорил Сыркин, шагая впереди.
Он дошел до машбюро, открыл дверь.
— Входите, — пригласил он Дронго.
В очень длинной комнате за столиками сидели четыре женщины. Две молоденькие девушки, одна женщина чуть постарше и одна совсем седая, похоже, давно вышедшая на пенсию. Все улыбались, очевидно, кто-то из них рассказывал смешную историю. Вошедших так и встретили — улыбками. Сыркина не боялись, скорее уважали. Дронго заметил сидевшую на стуле Ольгу Финкель. Девушка была уже в другой, но не менее смелой мини-юбке, наглядно демонстрирующей ее красивые коленки. В комнате было много цветов, очевидно, Михаил Михайлович щедро делился цветочными горшками и вазочками с соседним кабинетом. В комнате царил тот упорядоченный беспорядок, который бывает у нескольких хозяек, когда разбросанные вещи вроде бы не принадлежат никому, а собранные — конкретной сотруднице.
— Здравствуйте, девочки, — степенно произнес Михаил Михайлович. — Что это вы все улыбаетесь?
— Сегодня день рождения Светланы Федоровны, — пояснила Ольга, — вот мы и хотим после пяти часов отметить.
— А потом пораньше уйти с работы? — прищурился Сыркин.
— У меня пораньше не получится, — сморщила свой красивый носик Оля, — опять в нашем отделе какие-то данные будут обрабатывать.
— Ничего, тебе полезно немного больше провести времени на работе, — рассудительно заметил Михаил Михайлович. — А вас, Светлана Федоровна, разрешите поздравить с днем
— Спасибо, — улыбнулась самая старая из женщин. — Только уж не с чем поздравлять.
— Оля, пойдем с нами, — попросил Сыркин. — Товарищ эксперт хочет с тобой побеседовать.
— Пойдемте, — согласилась Ольга, вставая. — А я думала, он сюда знакомиться пришел, — задиристо заявила она, и все прыснули от смеха.
— Несерьезная ты девушка, — улыбнулся и Михаил Михайлович, выходя из кабинета. Дронго пропустил вперед девушку. Сыркин открыл свой кабинет со словами:
— Вы побеседуйте, а я сейчас вернусь.
— Спасибо, — кивнул Дронго, проходя к столу. Оля села напротив. Юбка была ей не просто коротка. Она напоминала скорее набедренную повязку. Нужно было сделать определенное усилие, чтобы не смотреть на ее ноги. Дронго вздохнул, вспомнив о разнице в возрасте с этой красотулей. Ему намахало тридцать девять. Последнее время он чувствовал себя стариком. Встречаясь с молодыми людьми, моложе его на пятнадцать-двадцать лет, он с явным раздражением замечал, что это уже другое поколение. Более открытое и более независимое, с иными жизненными ценностями. Если его сверстники были замыкающим поколением распавшейся империи, развал которой начался, когда им было под тридцать, то молодежь взрослела в совсем иные времена.
— Скажите, Оля, — спросил Дронго, прервав цепь своих размышлений, — вы хорошо знали Аллу?
Девушка вздрогнула. Он заметил, как она вздрогнула. Улыбка исчезла с ее лица.
— Почему вы спрашиваете?
— Вы ведь работали в одном отделе. Говорят, она была красивой молодой женщиной, как и вы.
— Может быть, — сухо ответила Оля, — мы мало общались. Она у нас проработала совсем немного.
— Но достаточно, чтобы ее успели убить.
— Да, — печально ответила девушка, — но мы с ней не дружили. Просто общались по работе.
— Какой она была?
— Нормальной.
— Это я понимаю, — улыбнулся Дронго, — не сомневаюсь даже, что у нее была одна голова, две руки и две ноги, — он специально пошутил, видя, как она зажалась. — Но почему именно ее убили? Как вы думаете?
— Не знаю, — немного испуганно ответила девушка, — я ничего не знаю.
— Что вы делали в тот вечер?
— Сидела в приемной у Архипова, — сообщила Ольга, — потом печатала в машинописном бюро. Потом Елена Витальевна послала меня в технический отдел принести нужные ей бумаги.
— Когда это было? И как?
— Примерно в половине седьмого. Я вошла в здание, прошла в лабораторию и получила у Алексаняна нужные мне бумаги.
— Он был в лаборатории?
— Нет. Он выходил в другую комнату, смежную с лабораторией.
— А кто в этот момент был в лаборатории, вы не знаете?
— Знаю. Зинков, Коренев и Шенько. Меня много раз про это спрашивали.
— А откуда вы знаете, что именно они были там?
— Я слышала их голоса.
— Что было дальше?
— Я взяла бумаги и вернулась обратно. Когда я поднималась в кабине лифта, один лист бумаги упал на пол и немного промок. Моисеева приказала мне его перепечатать. Я снова вернулась в бюро и перепечатала этот листок. Вот и все.