Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]
Шрифт:
— Еще один вопрос, Атрет. Что это за непонятный грех такой, в котором ты якобы виновен? И почему ты позволяешь какому–то римлянину убедить тебя в этом? — сказала Аномия, поливая водой семя, которое только что посадила. Глядя в красивое лицо Атрета, она молча помолилась Тивазу, чтобы сомнения в сердце Атрета пустили корни и выросли.
Пусть Атрет отвернется от этого пришельца и повернется ко мне! Нашли на него свои чары. Пусть он станет моим!
Атрет убрал ее руку со своего плеча.
— Поговорим как–нибудь в другой раз, — сказал он и пошел прочь.
Аномия
Атрет шел по главной улице деревни.
«Она в лесу, с этим твоим другом из Рима».
Атрету стало досадно, что одной этой фразы оказалось достаточно, чтобы пробудить в нем нехорошие мысли. Рицпа еще ни разу не дала ему повода усомниться в ее верности, как и Феофил. И все же какая–то явно лживая фраза заставила заиграть его воображение! Он понимал, что пыталась сделать Аномия, но опять же ничего не мог с собой поделать. И воображение уже рисовало ему картины — его жена лежит в грубенхаузе Феофила…
Атрет издал хриплый и протяжный стон. Он резко замотал головой, пытаясь отбросить от себя такие мысли. Рицпа была полной противоположностью Юлии. Ей и в голову никогда не могло прийти быть замужем и иметь при этом любовника. И все же он чувствовал в себе необходимость разыскать их и развеять свои подозрения.
Все в родных местах складывалось не так, как он думал. Да, он ожидал, что односельчане не примут его веру так просто, но он не рассчитывал на то, что его начнут мучить другие проблемы. Он посмотрел вокруг, на деревню, состоящую из грубо сколоченных хижин, на грязных и неодетых детей, бегавших по улицам, и вспомнил вымощенные камнем улицы и мраморные дворцы Рима. Он сидел в длинном доме, вдыхая запах немытых тел своих односельчан, и вспоминал чистые римские бани, наполненные запахами ароматических масел. Он слушал Вара и других, пил и кричал, лишь бы поддержать спор, и вспоминал при этом о долгих часах, проведенных в спокойных, хотя и жарких спорах с Феофилом. Одиннадцать лет! Одиннадцать долгих, изнурительных лет он мечтал о том, что вернется домой. И вот, теперь он дома… И он не чувствует себя здесь своим.
С Феофилом, римлянином, ему было гораздо легче, чем со своими соплеменниками. Эта мысль угнетала Атрета. Он начинал думать, что предает свой народ, свое наследие, свой род.
Атрет шел через лес, пока не увидел впереди просвет. Феофил сидел возле маленького костра и угощал мясом Халева. При этом он о чем–то говорил, а Рицпа, сидевшая по другую сторону костра, внимательно его слушала. Сцена была вполне невинная — два друга вместе обедают у костра и мирно беседуют, и обоим вполне от этого хорошо. Никаких подозрений у Атрета возникнуть не должно было, но беспокойство оставалось.
Феофил увидел его первым и поприветствовал.
Рицпа повернулась в сторону Атрета и встала. Она улыбнулась ему, и он внезапно почувствовал такую нежность, что у него даже дух захватило. Почувствовал он и еще кое–что. Он понял, что может целиком и полностью доверять жене. Он взял ее руку и поцеловал.
— А я все думал, где ты, — сказал он, и его голос прозвучал неожиданно грубо.
— Папа… папа… — Халев приветливо замахал Атрету куском недоеденного кроличьего мяса.
Атрет
— Красиво тут, правда? — сказала Рицпа. — Так тихо, что слышно пение птиц. Посмотри, какой дом получился у Феофила. — Она взяла его за руку. — Пойдем, посмотрим.
Чтобы войти, Атрету пришлось нагнуться, но, войдя в дом, он смог выпрямиться. Дом Феофила оказался больше, чем дома в деревне, и достаточно крепким.
— Хорошая работа, Феофил! — крикнул Атрет из дома. — Ты строишь, как настоящий германец!
Феофил в ответ только рассмеялся.
— Было бы хорошо, если бы и у нас был такой дом, правда? — сказала Рицпа, отойдя от Атрета и обходя все помещение. Атрет взглянул на нее и увидел на ее лице непривычную грусть. Их снова окружила тишина. Он слышал только пение птиц в лесу, да биение собственного сердца в ушах.
Атрет смотрел, как она ходит по вырытому в земле помещению. Было бы хорошо не жить с Варом под одной крышей, даже если при этом им досталось бы только открытое небо над головами. Зато они снова были бы вдвоем.
«Надо сделать все возможное, чтобы у нас был свой дом, — подумал Атрет, глядя на нее. Улыбка осветила его лицо. — И как–можно скорее».
— Наверное, ты права, — сказал Атрет, лежа на боку и подперев голову рукой. Когда Рицпа не ответила, он улыбнулся и провел пальцами по ее губам. — Не спи, либхен. Нам пора возвращаться.
— Я знаю. Просто я наслаждаюсь тишиной.
Наклонившись, он нежно поцеловал ее.
— Что тебе снилось? Наш собственный дом?
Рицпа провела рукой по его волосам и слегка нахмурилась.
— Твоя мать, наверное, обидится, если ты уйдешь.
Атрет заметил, что она ни словом не обмолвилась о самой себе.
Но она опять была права. Атрет лег на спину и стал смотреть на вершины сосен. Мать и вправду обидится.
— Все было бы лучше, если бы Вар прислушался ко мне.
— Или если бы ты прислушался к нему.
Он резко повернул голову в ее сторону.
— Прислушаться? К чему? К его глупой болтовне о Тивазе?
— Нет, — спокойно сказала Рицпа, — к его страху.
Атрет усмехнулся.
— Вар никогда в жизни ничего не боялся, — сказал он, даже мысли такой не допуская.
Рицпа чувствовала, как гнев Атрета слегка поутих. Она не хотела злить его снова, но ей надо было сказать ему.
— В тот вечер, когда Феофил победил в поединке Рольфа, ты вернулся таким радостным, помнишь?
Атрет тихо засмеялся.
— Еще бы. Бог показал, что Он гораздо сильнее Тиваза.
— Тогда подумай о том, что должны чувствовать твои соплеменники. — Рицпа повернулась и посмотрела на него. — Разве тебе не было страшно, когда Господь воскресил меня из мертвых?
— Еще как, — ответил Атрет, и ему вдруг многое стало ясно.
— К тому же, ты был к этому готов.
— Готов?
— С того самого дня, как мы покинули Ефес, и потом, когда мы скрывались в катакомбах, шли к Альпам, ты слышал Благую Весть. — Рицпа улыбнулась. — Большую часть времени, как ты ни сопротивлялся этому.