Рассвет твоей нежности
Шрифт:
– Близко. Что случилось?
– Я… не до конца… уверена.
– С Эдвардом ничего? – тревожно спросила она. Потом, отвернувшись от трубки, позвала Карлайла, а меня, не дожидаясь ответа на первый вопрос, тут же огорошила вторым: – Почему Эдвард сам не подошел?
– Не знаю точно.
– Белла, что у вас творится? Я только что увидела…
– Что увидела?
Она не ответила.
– Вот, даю Карлайла, – наконец проговорила Элис.
Мне в вены как будто ледяную воду впрыснули. Если Элис привиделся зеленоглазый малыш с ангельским
На ту долю секунды, что Карлайл брал трубку, перед глазами заплясало придуманное для Элис видение. Крохотный прелестный малыш, даже прелестнее, чем зеленоглазик в моих снах. Крошечная копия Эдварда. По венам, прогоняя лед, побежало приятное тепло.
– Белла, это Карлайл. Что случилось?
– Я… – А что ответить? Вдруг он посмеется над моими рассуждениями, решит, что я спятила? Или может, это очередной цветной сон? – Я… Меня беспокоит Эдвард. У вампиров бывает ступор?
– Его ранили? – Голос на том конце сразу стал четким и собранным.
– Нет-нет, – успокоила я. – Просто… застали врасплох.
– Белла, я не понимаю.
– Я… кажется… может быть… по-моему, я… – Так, глубокий вдох. – Беременна.
И как будто в подтверждение, меня снова пихнули изнутри. Рука тут же дернулась к животу.
Карлайл умолк. Потом в нем заговорил профессионал.
– Когда началась последняя менструация?
– За шестнадцать дней до свадьбы. – После всех подсчетов-пересчетов я могла утверждать с уверенностью.
– Как ты себя чувствуешь?
– Странно. – Голос дрогнул. Из глаз опять закапали слезы. – Вы, наверное, решите, что у девочки не все дома, потому что я и сама знаю, на таком сроке не бывает… Может, я и правда с ума сошла? Мне снятся странные сны, я без конца ем, плачу, меня тошнит… и, честное-пречестное, у меня сейчас что-то толкнулось в животе.
Эдвард вскинул голову.
Я облегченно вздохнула.
С белым застывшим лицом он протянул руку за телефоном.
– Э-э… Эдвард хочет с вами поговорить.
– Давай, – отрывисто отозвался Карлайл.
Я вложила телефон в протянутую руку, не уверенная, правда, что Эдвард в силах произнести хоть слово.
Он прижал трубку к уху и едва слышно прошептал:
– Такое может быть?
Долгое время он слушал, глядя в пространство отрешенным взглядом.
– А Белла? – Свободной рукой Эдвард притянул меня поближе к себе.
В ответ снова пространные объяснения, которые Эдвард выслушал молча, потом проговорил:
– Да. Да, хорошо.
Он нажал «отбой» и тут же набрал другой номер.
– Что Карлайл говорит? – не выдержала я.
– Что ты, видимо, беременна, – безжизненно прошелестел Эдвард.
По спине пробежала теплая дрожь. Крохотный комочек внутри шевельнулся.
– А теперь ты кому звонишь?
– В аэропорт. Мы летим домой.
Больше часа Эдвард провел на телефоне. Судя по всему, организовывал обратный перелет, хотя я об этом могла только догадываться, поскольку по-английски
Одновременно он собирал вещи. Яростным вихрем носился по комнате, оставляя после себя не разруху, а идеальный порядок. Не глядя, бросил на кровать какой-то из моих нарядов, и я поняла, что пора одеваться. Он в это время продолжал выяснять отношения по телефону, судорожно жестикулируя.
Не в силах выносить эту кипучую энергию, я потихоньку вышла из комнаты. От его маниакальной сосредоточенности меня замутило, но не как во время утренней тошноты. Просто слегка не по себе. Надо переждать где-нибудь в тихом уголке. Оледеневший, ничего не видящий вокруг Эдвард меня слегка пугал.
Так я снова очутилась на кухне. Ухватив с полки пакет крендельков, я рассеянно отправляла их в рот один за другим, глядя в окно на песок, скалы, пальмы и океан в лучах слепящего солнца.
Внутри беспокойно толкнулись.
– Конечно. Я тоже не хочу уезжать.
Отклика изнутри не последовало, и я снова уставилась за окно.
– Не понимаю… Что в этом такого?
Да, неожиданно. Да, ошеломительно. Но разве плохо?
Нет.
Тогда почему Эдвард как с цепи сорвался? Кто, в конце концов, требовал срочно играть свадьбу, я или он?
Я попыталась рассуждать здраво.
В общем-то, не так уж трудно предположить, почему он решил сию секунду везти нас домой. Чтобы Карлайл меня посмотрел и окончательно развеял сомнения – хотя какие уж тут сомнения? Зато, может, он сумеет объяснить, почему я вдруг настолько «глубоко» беременна, что и живот виден, и шевеление чувствуется. Это ведь не нормально…
И тут меня осенило! Он беспокоится за малыша. Я до этой стадии еще не дошла. Мозги медленнее работают, в голове пока только одна счастливая картинка – я качаю на руках изумительно красивого младенца с зелеными, как у Эдварда, глазами (у него были зеленые, до того как он стал вампиром). Надеюсь, он будет копией Эдварда, а не моей.
Забавно, как неожиданно и резко эта картинка заслонила остальные мысли. Мир перевернулся после того самого первого толчка. Раньше на свете существовал только один человек, без которого я не смогу жить. Теперь их двое. Это не значит, что моя любовь раскололась пополам и поделилась между ними, нет. Наоборот, сердце как будто стало вдвое больше, выросло, чтобы вместить и ту любовь, и эту. Наполнилось любовью до краев. Даже голова слегка закружилась.
Я никогда не понимала боль и обиду Розали. Не представляла себя матерью, не ощущала материнских чувств. Поэтому мне было легче легкого заверить Эдварда, что без сожаления откажусь ради него от возможности иметь детей. Я и правда так думала. Дети как таковые не вызывали у меня теплых чувств. Орущие, вечно все пачкающие создания. С ними и не пообщаешься толком. Когда я просила у Рене братика, имелся в виду старший брат. Чтобы он обо мне заботился, а не наоборот.