Рассветная бухта
Шрифт:
— Нет. Ты думаешь, что так нельзя. Кто знает, почему тебе так кажется? Потому, что ты прав, или потому, что это дело разбивает тебе сердце, или тебя просто мучает совесть, оттого что Дженни похожа на мисс Келли, твою первую учительницу? Вот для этого нам даны правила, Ричи — потому что в вопросах добра и зла нельзя полагаться на разум. Только не в таких делах. Если совершить ошибку, последствия будут настолько огромные, что о них и подумать страшно, не говоря уж о том, чтобы с ними жить. В соответствии с правилами мы должны посадить Дженни. Все остальное — бред.
Ричи качал
— Это все равно неправильно. В этом случае я полагаюсь на свой разум.
Я не знал, смеяться мне или выть.
— Ах вот как? Ну и посмотри, к чему он тебя привел. Ричи, правило номер ноль, всем правилам правило: твой разум слаб и жалок, он ни на что не годен, он подведет тебя в самый неподходящий момент. По-твоему, разум моей сестры не сказал ей, что она поступает правильно, когда она шла за тобой? Думаешь, Дженни не считала, что поступает правильно в ту ночь? Если доверяешь своему разуму, непременно облажаешься, и притом по-крупному. Все правильные поступки я совершил, не доверяя своему разуму.
Ричи с усилием поднял голову, чтобы посмотреть на меня.
— Твоя сестра рассказала мне про вашу мать, — проговорил он.
Я едва не дал ему по морде, но увидел, как он готовится к этому, увидел вспышку страха или надежды. Когда я сумел наконец разжать кулаки и снова сделать вдох, молчание длилось уже слишком долго.
— Что именно она тебе сказала?
— Что твоя мама утонула в то лето, когда тебе было пятнадцать. Когда вы все жили в Брокен-Харборе.
— Она, случайно, не упоминала о том, какой была эта смерть?
Он уже на меня не смотрел.
— Да, сказала. Твоя мама сама вошла в воду — типа, специально.
Я подождал — но больше он ничего не говорил.
— И ты решил, что я всего в одном шаге от смирительной рубашки? Так?
— Я не…
— Нет, сынок, мне очень интересно. Давай выкладывай: к такому выводу привела тебя цепочка умозаключений? Ты решил, что мне нанесена такая страшная травма, что уже на расстоянии одной мили от Брокен-Харбора у меня начнется психоз? Ты решил, что безумие — это наследственное, и поэтому я в любой момент могу раздеться догола и полезть на крышу, крича что-то про людей-ящериц? Боялся, что я вышибу себе мозги прямо при тебе?
— Я никогда не думал, что ты сумасшедший. Никогда. Но то, как ты вел себя с Бреннаном… Это меня беспокоило даже до… до прошлой ночи. Мне казалось, что ты перегибаешь палку, и я тебе об этом сказал.
Мне отчаянно хотелось оттолкнуть стул и закружить по комнате, но я знал — если я подойду к Ричи, то непременно его ударю, и я знал, что это плохо, даже если и не мог вспомнить почему.
— Ну да, ты так и сказал. И после разговора с Диной решил, что теперь знаешь почему. Более того, ты решил, что у тебя карт-бланш при работе с вещдоками. Этот идиот, подумал ты, этот псих с выгоревшим мозгом, сам ни о чем не догадается — он слишком занят тем, что рыдает в подушку, оплакивая мертвую мамочку. Я прав, Ричи? Так оно было?
— Нет. Нет! Я подумал… — Он быстро вздохнул. — Я подумал, что мы станем хорошими напарниками. Да, я знаю, что это звучит глупо и кем я себя вообще возомнил, но я просто… Мне показалось, что у нас все
— Это было бы восхитительно, вот только у меня никаких проблем нет.По крайней мере, не было — до тех пор пока ты, умник, не решил поиграть с вещдоками. И моя мать тут ни при чем.Ты это понял? Дошло это до тебя?
Его плечи как-то странно изогнулись.
— Я просто хочу сказать… Я подумал, может… Я понимаю, почему тебе не хочется, чтобы Дженни довершила начатое.
— Мне не хочется, чтобы люди убивали— ни себя, ни кого-то еще. Именно этим я тут и занимаюсь —и никакого глубокого психологизма тут не требуется. Если кому и нужен хороший психотерапевт, так это тебе — чтобы ты не спорил о том, стоит ли столкнуть Дженни Спейн с крыши небоскреба.
— Да ладно, что за ерунда. Никто не говорит, что мы должны ее столкнуть. Но… пусть природа возьмет свое.
В некотором смысле я почувствовал облегчение — пусть горькое и слабое, но все же облегчение. Ричи никогда не стал бы детективом. Даже если бы и не это дело, даже если я не был бы таким тупым, слабым и жалким, даже если бы я видел не только то, что хочу увидеть, все равно — рано или поздно все вышло бы точно так же.
— Я тебе не какой-то там Дэвид Аттенборо. Я не сижу на трибуне и не смотрю на то, как природа берет свое.Если когда-нибудь я поймаю себя на такой мысли, то сам спрыгну с небоскреба. — В моем голосе зазвучала нота отвращения. Ричи содрогнулся, но я почувствовал лишь холодную радость. — Убийство — это часть природы. Неужели не замечал? Люди калечат друг друга, насилуют, убивают — делают все то же, что и животные. Это все часть природы. Она мой главный враг, дьявол, с которым я борюсь. Если у тебя все по-другому, ты выбрал не ту работу.
Ричи не ответил; опустив голову, он водил ногтем по столу, выписывая невидимые геометрические узоры, — я вспомнил, что он так же рисовал их на окне наблюдательной комнаты, и мне показалось, что это было сто лет назад.
— Так что ты будешь делать? — наконец спросил он. — Просто сдашь вещдок, словно ничего не произошло?
«Ты», не «мы».
— Даже если бы это было в моем стиле, такой возможности у меня нет. Дина меня не застала.
Ричи тупо уставился на меня.
— Твою мать, — выдохнул он, словно кто-то ударил его в живот.
— Угу, твою мать. Поверь мне, Куигли такого случая не упустит. Что я тебе говорил всего пару дней назад? Куигли с удовольствием бросит нас под танк. Не помогай ему в этом.
Он побелел еще сильнее. Во мне проснулся садист — у меня не осталось сил держать его под замком в одном из темных чуланов, — и вид побелевшего Ричи доставлял ему огромное удовольствие.
— Что мы будем делать? — спросил он дрогнувшим голосом.
Он протянул ко мне руки, словно я герой в сверкающих доспехах.