Рассветная бухта
Шрифт:
— Эшлин. Да.
— Почему вы не звонили ей?
Она пожала плечами — едва заметно, но даже при этом сморщилась от боли.
— Просто так.
— У вас с ней был конфликт? Или с кем-то из ее семьи?
— Нет, они замечательные. Я просто забывала ей перезвонить.
Снова показалась та сталь. Я притворился, что ничего не замечаю, и сменил тему.
— Вы говорили Фионе о том, что на прошлой неделе Джек привел домой друга из детского сада?
После долгой паузы Дженни кивнула. Ее подбородок задрожал.
— А он правда привел друга?
Она
— Почему вы сказали Фионе, что он привел друга?
По щекам Дженни потекли слезы.
— Нужно было… — выдавила она, пока рыдания не заставили ее сложиться пополам словно от удара в живот. — Я так устала… Прошу вас…
Она оттолкнула ладонь Ричи и закрыла лицо рукой.
— Мы дадим вам отдохнуть. Пришлем человека из службы психологической поддержки, он с вами поговорит, ладно?
Дженни покачала головой задыхаясь. Между костяшками пальцев у нее осталась запекшаяся кровь.
— Нет. Прошу вас… Нет… просто… меня одну.
— Они хорошие, честное слово. Я знаю, ситуацию ничем не исправишь, но они помогут вам ее пережить. Эти люди уже многим помогли. Попробуете поработать с ними?
— Я не… — Ей наконец удалось сделать глубокий вдох. После паузы она, оцепенев, спросила: — Что?
Болеутоляющие снова потянули ее на дно.
— Не важно, — мягко ответил Ричи. — Принести вам что-нибудь?
— Я не…
Ее глаза уже закрывались, она проваливалась в сон — и сейчас для нее это было лучше всего.
— Мы вернемся, когда вы наберетесь сил, — сказал я. — Вот наши визитки: если что-нибудь вспомните — что угодно, — позвоните.
Дженни издала звук — нечто среднее между стоном и рыданием. Она заснула, а по щекам у нее так и текли слезы. Мы положили карточки на столик у кровати и вышли.
В коридоре все было по-прежнему: полицейский стоял навытяжку, а мать Дженни спала на стуле, склонив голову набок и перебирая пальцами потрепанную ручку сумки. Я беззвучно приказал «мундиру» зайти в палату, стремительно скрылся за углом коридора и лишь затем убрал блокнот в карман.
— Интересно, да? — спросил Ричи. Он казался подавленным, но не потрясенным: живые его не тревожили. После того как выход для симпатии был найден, ему стало лучше. Если бы я искал себе напарника, мы бы отлично подошли друг другу. — Всего десять минут, а сколько наврала.
— А, ты заметил. Возможно, это что-то значит. С другой стороны, я же говорю, все лгут. Однако разобраться нужно. К Дженни мы еще вернемся. — Засунуть блокнот в карман пальто получилось только с третьего раза. Я отвернулся от Ричи, чтобы он ничего не заметил.
Он навис надо мной, прищуриваясь:
— У вас все нормально?
— Ага, а что?
— Вид у вас немного… — Он помахал рукой. — Там было тяжело, и я подумал — вдруг…
— Я могу выдержать все то же, что и ты. Сегодня обычный рабочий день — ты сам это поймешь, когда наберешься опыта. И даже если бы там был настоящий ад, я бы все равно справился. Ты что, забыл наш разговор про самоконтроль?
Он попятился, и я вдруг понял, что говорю чуть более резким тоном,
— Я просто спросил.
Через секунду я понял: это правда. Он просто спросил — не искал слабых мест, не хотел посчитаться со мной за то, что произошло на вскрытии, а просто заботился о своем напарнике.
— И я благодарен тебе за это. Извини, что сорвался. Ты-то как? Все нормально?
— У меня все супер, да. — Ричи сжал кулак и сморщился — там, куда вонзились ногти Дженни, остались лиловые следы. Затем оглянулся. — Ее мать… Мы… Когда она сможет войти в палату?
Я двинулся по коридору к лестнице.
— Когда угодно, но только вместе с сопровождающим. Я позвоню полицейскому.
— А Фиона?
— То же самое: никаких проблем, если только она не против, что кто-то составит ей компанию. Может, они смогут немного встряхнуть Дженни, вытащить из нее что-нибудь.
Ричи молча шел за мной, но я уже начал понимать, что означает его молчание.
— По-твоему, мне нужно думать о том, как они должны помочь Дженни, а не нам. И, по-твоему, их нужно было пустить к ней еще вчера.
— Ей сейчас адски тяжело. А ведь они — ее семья.
Я помчался по лестнице.
— Именно, сынок. О-фи-ги-тель-но точно подмечено. Они — ее семья, и, следовательно, мы ни черта не знаем об их отношениях — по крайней мере, на данный момент. Я понятия не имею, как изменятся показания Дженни после пары часов, проведенных с мамой и сестренкой, и выяснять не собираюсь. Может, мамаша обожает давить на чувство вины; допустим, из-за нее Дженни еще больше устыдится того, что в ее дом кто-то проник, и в разговорах с нами не станет упоминать о том, что взломщик побывал в доме еще несколько раз. Может, Фиона предупредит ее о том, что нас интересует Пэт, и Дженни вообще не станет с нами общаться. Не забывай: пусть Фиона и не главный подозреваемый, она по-прежнему в списке — до тех пор пока мы не поймем, почему наш парень выбрал именно Спейнов. Кроме того, если бы Дженни умерла, Фионе досталось бы все их имущество. Мне плевать, что жертве нужно кому-то поплакаться. Я не допущу, чтобы наследница поговорила с ней раньше меня.
У основания лестницы Ричи посторонился, пропуская медсестру с тележкой, нагруженной свернутыми пластиковыми трубками и сверкающими металлическими штуками.
— Наверное, вы правы, — сказал он, глядя ей вслед.
— По-твоему, я циничный ублюдок?
Он пожал плечами:
— Об этом не мне судить.
— Может, я действительно такой — все зависит от того, что за смысл ты в это вкладываешь. Для меня циничный ублюдок — тот, кто посмотрит Дженни Спейн прямо в глаза и скажет: «Извините, мэм, но мы не сможем поймать человека, который зарезал вашу семью, потому что я слишком старался всем понравиться. Ну, счастливо». Затем ублюдок вернется домой, как следует поужинает и крепко заснет. На такое я не способен — и чтобы предотвратить подобную ситуацию, готов немного побыть бессердечным гадом. — Входные двери распахнулись, и на нас накатила волна холодного сырого воздуха. Я изо всех сил втянул его в легкие.