Рассыпанные искры
Шрифт:
Именно успех грозил превратиться в роковое препятствие. Цели хасидизма изменились, хотя сущность осталась та же. Роль рабби преобразовалась. Из надежного друга и советника Учитель превратился в профессионального и убогого чудотворца. В отличие от Баал-Шема, приблизившего человека к Богу и Его мирозданию, новые цадики собирались посредничать между человеком и его судьбой. В итоге евреи пренебрегали повседневными занятиями и тянулись к блеску и роскоши. В конце концов, все зависит от цадика; дайте ему только творить чудеса, на то он и цадик. В результате движение выигрывало в количестве столько же, сколько теряло в качестве, форма вытеснила содержание — чистоту идеи подменила «слава». Это особенно чувствовалось в небольших общинах, объединенных вокруг цадика.
Наконец рабби
Существовала и другая опасность: некоторые учители начинали основывать династии. Это было абсолютно чуждо раннему хасидизму. Его основоположник говорил, что каждый человек — потенциальный Баал-Шем, что духовные ценности — не передаются по наследству. Поэтому его преемником стал Маггид из Межирича, а не сын Бешта рабби Цви-Герш. Преемником Маггида также стали ученики последнего. Место Пинхаса из Кореца вообще осталось незанятым. А Мендла из Риминова после смерти заменил его друг. Однако традиция нарушилась: в Люблине сын Ясновидца считался наследным принцем. Повсюду хасиды отчаянно спорили о привилегиях и сферах влияния.
Что же, собственно, случилось с течением, за поколение до того возникшим в Карпатских горах и потребовавшим от всех своих сторонников отказа от иерархических символов?
Сперва хасидизм был обещанием, заверением, проповедью — вестью о том, что каждый человек ежедневно обновляется. Все складывалось просто и гармонично. А теперь? По одну сторону рабби, по другую — поклонники, обладавшие иным статусом и потому отделенные от него. Куда девались заветы и песнь Баал-Тема? Не превратился ли поначалу разрушавший косные представления хасидизм в очередной иерархический институт со своими предводителями и послушной толпой, принцами и слугами: с важными, чванливыми рабби и рядовыми хасидами? Этот ли хасидизм был создан Баал-Шемом?
С подобными вопросами приходится сталкиваться, если хочешь понять причины и скрытое значение происходившего в Пшисхе.
Трое мятежников: Яаков-Ицхак, прозванный «Евреем», Симха-Бунем, Менахем-Мендл — это и есть школа Пшисхи. Все трое общались в Люблине с Ясновидцем. Самый младший уехал первым. Старший, Яаков-Ицхак, — последним, и с большой неохотой.
У раввинского сына Яакова-Ицхака было обычное, наполненное учением детство. Уже подростком он выделялся среди товарищей знаниями, сдержанностью, застенчивостью и меланхоличностью. Женился он молодым. Его жена, дочь булочника, не принесла ему счастья, — скорее, напротив. Неспроста он однажды поведал историю об ангеле, который за равнодушие к людям был наказан — осужден жить на земле и жениться. Яаков-Ицхак никогда не смеялся. Его, особенно в юности, преследовала мысль о смерти. Говорят, он хотел умереть. К счастью, он повстречался с Моше-Лейбом из Сасова и Авраамом Иехошуа Гешелем из Апты, и те обратили на него внимание и приобщили к хасидизму. Вскоре по их совету он уехал в Люблин и стал там любимейшим учеником Ясновидца, в течение многих лет оказывавшего ему особое внимание. Его знания, память, аналитические способности были легендарными. В Люблине тот, кого не насыщали крохи мудрости, разбрасываемые народу Ясновидцем, шел учиться к Яакову-Ицхаку. В конце концов Ясновидец повелел ему обзавестись собственным «двором». Слава ученика стремительно росла, главным образом, среди молодых интеллектуалов, но столкнувшись с интригами и клеветой, — так реагировали на его успехи в кругу Ясновидца, — Яаков-Ицхак, преисполнившись решимости, смешанной с сердечным сокрушением, покинул Люблин и отправился в Пшисху.
Напомним: рабби из Пшисхи поступил с Ясновидцем так же, как сам Ясновидец со своим Учителем — Элимелехом из Лизенска. У обоих учителей и обоих учеников много общего: даже отношения между ними развивались одинаково. В хасидизме история повторяется. Ясновидец никогда не порицал Рабби Элимелеха. Рабби из Пшисхи никогда не выказывал обиду на Ясновидца и до конца дней считал себя его учеником. Яаков-Ицхак из Пшисхи вообще не признавал, что между ним и Ясновидцем произошел разрыв. И все же разрыв, как
О многом говорят самые имена, взятые обоими рабби. Ясновидец — пророк, мечтатель — считал себя выдающейся, недосягаемой личностью, тогда как его ученик, предпочитая безвестность, отказался даже от собственного имени и своего «Я».
Откуда взялось прозвище «Еврей»? Тексты Пшисхи предлагают много объяснений. Первое: поскольку имя Яаков-Ицхак совпало и именем Ясновидца, он не хотел носить его из уважения к Учителю. Другая версия: он создал в своем воображении столь благородный образ еврея, что всю жизнь стремился походить на него. Еще одно свидетельство: он никогда не придавал значения своим ученым изысканиям и достижениям, более того, приписывал их некоему анонимному «Еврею». Еще одно: разгуливая по ярмаркам, на манер Баал-Тема, он столкнулся с пророком Илией, переодетым в крестьянское платье. Яаков-Ицхак уставился на пророка так, что тот взорвался: «Еврей, раз уж ты знаешь, зачем же говорить?» Что ж, «Еврей» не вымолвил ни словечка, но из почтения к словам пророка сохранил это имя.
Однако есть и другая, более правдоподобная гипотеза, усматривающая в выборе прозвища сознательный или неосознанный акт протеста. Слишком уж много развелось цадиков, слишком много Учителей. Поэтому он предпочел называть себя просто «Еврей»: так, один из многих. Все его высказывания и притчи отражают отвращение к самолюбованию коронованной элиты. Вслед за Баал-Шем-Товом он ставил в центр мироздания человека, а не титулованного вождя, и, подобно Баал-Шем-Тову, не доверял «правящим кругам».
Еврей считал себя учеником Баал-Шем-Това. Переселение в Пшисху символизировало возвращение к Меджибожу. Как основоположник хасидизма, он начал с обучения маленьких детей, как Баал-Шем, носил крестьянскую одежду и, как Баал-Шем, странствовал в поисках жизненного опыта и неожиданных встреч.
Его отъезд из Люблина вызвал громкий протест. Враги Яакова-Ицхака распространяли слухи о личной вражде между Учителем и учеником. Это неправда. Он регулярно ездил из Пшисхи в Люблин и делал все возможное, чтобы избежать раскола. Он оставался верным Учителю (но не его взглядам) даже после того, как Ясновидец отверг его и попросил никогда больше не приезжать.
В идеологическом плане этот разрыв был воспринят как предостережение. Осторожно! Тот, кто ведет благоустроенное существование, рискует поддаться обманчивым иллюзиям. Ключевое слово Еврея — тшува — значит одновременно покаяние и возвращение. Возвращение к Богу, возвращение к истокам. Настала пора пересмотреть все ценности и начать все заново.
Это был первый конфликт, первая революция в хасидизме. Никогда прежде молодые пуристы не осмеливались усомниться в установленном порядке и вершить суд над своими старейшинами, родителями и движением в целом. Мятежники, возглавлявшиеся Учителями — создателями школы Пшисхи, были идеалистами, а посему никакие официальные санкции никогда против них не применялись.
Последнее обстоятельство вызывает удивление, если учесть, что Еврей и двое его преемников не слишком благожелательно отзывались о хасидской верхушке. О Ясновидце Еврей говорил, что он великий Учитель, несмотря на свои чудодейственные слабости. Чудеса, говорил он, вершить нетрудно, быть евреем куда труднее. Он как-то заметил: «Думаю, я мог бы заставить Мессию явиться, но мне мешают так называемые цадики, которым явно не хватает скромности».
Своему другу Бунему он жаловался: «Грустно мне, грустно. История нашего народа приводит меня в отчаяние. Видишь ли, хоть много в ней мрачных страниц, а все же Бог в прошлом всегда нам давал могущественных вождей и пастырей. У нас был Моисей. Затем Иехошуа. Судьи, цари, пророки. Потом танаи, амораи, гаоны, каббалисты. Недавно у нас был Баал-Шем-Тов, Маггид. И они помогли нам. А ныне я вижу, что с каждым годом свет меркнет и тьма сгущается над нами. Что станется с нашим народом?»
С еще большей тревогой вторил ему его ученик Менахем-Мендл из Коцка: «Все дальше и дальше уходим мы от света Синая, но не приближаемся к свету Мессии».