Растревоженный эфир
Шрифт:
Арчер налил себе виски с водой, наслаждаясь звяканьем кубиков льда о стекло и янтарным цветом жидкости в стакане. Огляделся. Стеллажи с книгами под потолок, большой письменный стол у окна, на нем кожаный бювар, фотографии юного Клемента, Джонни и Нэнси. Арчер повернулся, подошел к книжным полкам. «Греческие трагедии» в двух томах. «Пьесы» Ибсена. «Пьесы приятные и неприятные» Джорджа Бернарда Шоу. Арчер двинулся дальше. «Подъем американской цивилизации» Бирда, [42] «Русская революция» Троцкого, «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида, «Капитал», «Моя борьба» Адольфа Гитлера. Арчер уставился на полку. Человек есть отражение прочитанных им книг?
42
Бирд, Чарлз Остин (1874–1948) — историк, один из основателей прогрессистской школы, или экономического направления в американской историографии.
Арчер взглянул на стол. Бювар раскрыт, в нем — несколько листков бумаги, письма. А в них скорее всего ответ, который он хотел получить. О человеке можно судить по письмам, которые он получает или отправляет. Хотя бы по тому, с какими организациями он переписывается, кто ему угрожает, кто поздравляет.
Арчер шагнул к столу, но, устыдившись, остановился. «Я становлюсь таким же, как все», — злясь на себя, подумал он, прошел из библиотеки в гостиную и включил радио. Посидел, слушая, как двое поют хит сезона «О, крошка, какой же холод за окном», прикладываясь к стакану и стараясь забыть о том, что чуть было не сунул нос в переписку друга. «Как легко быть шпионом, — думал он, — как быстро мы овладеваем шпионскими навыками! Приходишь к человеку в дом, пьешь его виски, в качестве предлога используешь подарок для больного ребенка. И это при полном отсутствии практики и опыта. А какие способности откроются в тебе после двух или трех удачно выполненных заданий!»
— О, крошка, какой же холод за окном… — тянул мужской голос.
— Знаешь, Клемент… — Арчер и не заметил, как в гостиной появился Эррес, — у меня блестящая идея. — Он выключил радио, улегся на диван. — Слушай внимательно и не падай, когда я закончу. Готов?
— Готов, — кивнул Арчер.
— На лето ты еще ничего не планировал?
— Нет.
— Средиземное море, — возвестил Эррес, — Синее Средиземное море. У тебя загорелись глаза?
— Почти.
— Выпей еще глоток. Кстати, — Эррес вскочил, широким шагом направился в библиотеку, — у меня-то руки пустые.
Арчер последовал за ним.
Эррес налил джина, добавил несколько капель вермута. Энергично потряс шейкер, подозрительно глядя на него, словно боялся, что нехитрое устройство его подведет.
— Америка начинает действовать мне на нервы. — Арчер сразу подумал, не сказать ли Эрресу, чтобы тот остерегался говорить такое на публике. — Меня тянет к далеким берегам. Я хотел бы пару месяцев пожить среди людей, языка которых я не понимаю. Из-за этого нынешняя Америка просто непереносима. Я могу понять каждое слово, кто бы его ни произнес. — Он наполнил стакан, поднял его, посмотрел на свет, дабы убедиться, что жидкость не сильно поменяла цвет. — Не вижу на твоем лице радости. Или у тебя другие планы?
— Нет, — ответил Арчер и глубоко вздохнул. — Вик, давай подождем с планами
Эррес сел, пригубил мартини и с серьезным видом посмотрел на Арчера.
— Надеюсь, ты не обидишься, что бы я ни сказал.
— А раньше я обижался?
— Нет.
— Тогда слушаю тебя.
— Вик, я хочу задать тебе вопрос. Ты не обязан отвечать на него. Я даже сомневаюсь, есть ли у меня право задавать его. И как бы ты ни ответил: «да», «нет», «не твое дело» — это не изменит наших отношений… — Он замялся. — Вик, ты коммунист?
Последовала долгая пауза.
— Что? — наконец нарушил ее Эррес. — Что ты сказал?
— Ты коммунист?
Вновь пауза.
— Позволишь спросить, с чего такое любопытство?
— Разумеется, — кивнул Арчер. — Неделю тому назад О'Нил сказал мне, что Хатт приказал ему уволить тебя из программы, потому что ты коммунист или попутчик. Тебя и еще четверых.
— Кого?
— Матеруэлл, Атласа, Уэллер и Покорны.
Вик хохотнул:
— В хорошенькую я попал компанию. Какие темные личности!
— У нас есть еще неделя, чтобы что-то изменить. Это все, что я получил от Хатта.
— Ты разговаривал с другими?
— Да.
— Веселенькая у тебя выдалась неделя, — опять усмехнулся Вик. — Неудивительно, что в четверг ты был серо-зеленым. Что они тебе сказали?
— Матеруэлл признала, что она коммунистка.
— Жанна Д'Арк, — кивнул Вик. — На коне в норковом манто. — Голос его стал резким, даже злым. — Как насчет остальных?
— Покорны говорит, что состоял в коммунистической партии два месяца, — ответил Арчер. — В Вене. В двадцать втором году.
— Господи! — вырвалось у Вика.
— Я думаю, его собираются депортировать. При въезде в страну он указал в анкете неверные сведения.
— На мою страну это очень похоже, — кивнул Арчер. — Здесь лжи не терпят.
— Атлас мне ничего не сказал. А Элис Уэллер припомнила лишь участие в конференции сторонников борьбы за мир, на которой она собиралась выступить.
— Должно быть, проведенные с ней полчаса дались тебе особенно нелегко. — Вик закурил.
— Удовольствия я не получил.
— Если бы я сказал тебе, Клемент, что я коммунист, как бы ты поступил?
— Не знаю, — честно ответил Арчер. — Не могу определиться. Сегодня говорю себе, что буду бороться за вас, хотя, если по-честному, не представляю, что я могу сделать. Завтра говорю себе, что уйду сам…
Вик улыбнулся. Горьковатый дымок от сигареты мимо Арчера плыл к окну.
— Клемент, ты давно меня знаешь. Что ты думаешь?
— Я не думаю, что ты коммунист.
— Почему?
— Ну… — Арчер улыбнулся, — во-первых, ты не пользуешься их терминологией. Ты не называешь сенаторов-республиканцев чудовищами, фашистами, милитаристами, жаждущими крови. Я не слышал, чтобы ты зачислял Сталина в святые. Ты не невротик, не гонимый, не больной, не бедный. И у меня нет доказательств того, что ты каким-то боком причисляешь себя к одной из этих категорий. И ФБР наверняка проверяло тебя перед зачислением в офицерскую школу. И в последнюю избирательную кампанию ты говорил мне, что еще не знаешь, за кого будешь голосовать, а я не встречал коммуниста, который высказывал бы вслух свои сомнения. И, наконец, особенно после возвращения с войны, ты не живешь… — Арчер поискал нужное слово, — а порхаешь.
Эррес заулыбался.
— Когда я в следующий раз буду устраиваться на работу, обязательно возьму у тебя рекомендательное письмо. — Тут лицо его стало серьезным. Он затушил окурок в пепельнице, встал, подошел к окну, посмотрел на улицу. — Клемент, из-за меня тебе нет нужды уходить с работы. Как бы то ни было… я не коммунист.
Арчер почувствовал, что у него дрожат руки. Он сунул их в карманы.
— Благодарю.
Эррес вновь повернулся к нему:
— Есть еще вопросы, профессор?
— Нет.