Растяпа. Три напрасных года

Агарков Анатолий

– Подтянуть грудь, выпятить живот…. Прямо шагом марш!

Наконец врубаюсь и подыгрываю – закрывая дверь, ору для оставшихся в коридоре:

– Разрешите присутствовать, товарищ старший сержант?

– Я вам покажу перекур! – надрывается Устьенька. – Тряпку в зубы, и чтоб пол блестел.

Сели с курсантом Устьянцевым, курим, смотрим на дверь – кто первый войдёт? Докурили – никто не вошёл. Вот таких смельчаков набирают в морчасти погранвойск. И тупорей – назови я Петрыкина старшим сержантом, носом бы дверь открыл.

Чашки

моет посудомоечная машина. Один курсант вставляет, другой вынимает и подаёт мне. Моя задача – всполоснуть их в ванне. На самом деле эта операция называется дезинфекция, и в ванне не просто горячая вода, а раствор горчицы. Лезть туда босыми руками нельзя. Вон на полочке лежат резиновые перчатки. Но кто бы объяснил…. А самому догадаться – с умом напряжёнка.

Помыли посуду, убрались в обеденных залах, поплелись в роту. Легли спать на час позже, а подняли на час раньше общего подъёма. В подвальном помещении камбуза построили. Краткий инструктаж. Старший наряда, проходя мимо, заметил.

– Что у вас с руками? Покажите. Дезинфицировал? В горчице? Бегом марш в санчасть.

Положили на недельку. Выхожу к здоровым людям, а там – мать честная! – полномасштабная война третьей смены с инструктором Петрыкиным. Глобус наш умудрился залететь в отпуске – подрался с кем-то. В мусарне посидел, потом в части досиживал. Лычки с него срезали и отправили в баталерку (кладовку) матросом. А Тундру назначили нашим инструктором на постоянной, стало быть, основе. Ну, он и взялся с нас шкуры драть. Но ведь и мы не пацаны доприсяжные – чему-то ОУОМС нас научил. Стали мы Петрыкину «паровозик» делать. Объясню тем, кто не служил.

Строй идёт – три шага нормальных, на четвёртый ботинком изо всех сил в асфальт. Получается: раз, два, три, бум…! раз, два, три, бум! На паровоз похоже. Для инструктора «паровозик» от смены – оскорбление. Коллеги смеются, командиры задумываются – а на своём ли старшина месте? Здесь одно спасение:

– Смена, бегом марш!

И вот мы, лучшая в отряде по строевой подготовке смена туда бегом, обратно бегом. Только вышли из учебного корпуса, роты, камбуза:

– Смена, прямо бегом марш!

Заместителем у Карцева по строевой подготовке был кавторанга Белов – зверь о двух ногах. Станет в обед у чипка (матросское кафе) и смотрит: кто не так честь отдал – заворачивает. Соберёт вокруг себя десятка три-четыре бедолаг, и ходят они по кругу, и козыряют, пока не скажет Белов:

– Свободен.

В тот день мы мимо него трусцой.

Белов:

– Товарищ старшина.

Петрыкин:

– Смена стой.

И на полусогнутых к Белову – так, мол, и так, следуем с камбуза в учебный корпус.

– Ну, так и проследуйте, как подобает, – требует кавторанга.

Петрыкин возвращается:

– Правое плечо вперёд, смена, шагом марш.

Выводит нас на исходную прямую – к прохождению торжественным

маршем готовит. А от направляющих шепот шелестом:

– Паровозик, паровозик, паровозик….

Ну и что, что Белов. Ну и что, что зам по строевой. Достал Петрыкин до самого немогу. Не отступать, моряки!

Идём. Петрыкин руку к виску:

– Смена, смирно, равнение на-Лево!

Всё сделали, как надо – и руки прижали, и на Белова дружно воззрились, а ногами:

Раз, два, три, бум! Раз, два, три, бум!

Крякнул Белов, развернулся и, широко ступая, ринулся в штаб. Мы подумали – всё, кранты Тундре. Он руку опустил, на нас не смотрит, топает по аллее (без команды и повернули) в учебный корпус.

За ночь Петрыкин оклемался, отошёл от животного страха перед Беловым. Утром на зарядке загнал нас в какой-то аппендикс аллей и давай воспитывать:

– Что, скоты – думали, ваша возьмёт? Ни черта! Ещё маршал Жуков говорил, что дисциплина держится на старшинах. А вы – тля, навоз, придурки недоученные. Я с вас ещё семнадцать шкур спущу, но сделаю людьми….

Туманец морозный, подтянувшись с моря, клубился по аллеям. Температура не такая уж и низкая для нас, уральцев, но при морской влажности уши сворачивала. Мы стояли без шинелей, без головных уборов – Тундра, песец заполярный, закалял нас, приучал стойко переносить холода. Другие (чуть парок изо рта) – на зарядку в шинелях, на камбуз в шинелях, а мы всегда вот такими.

– Что здесь происходит? – майор в юбке, сама начальница медицинской службы отряда, топала мимо. – Кто старший?

Петрыкин метнулся к ней.

– Ты,… ты,… ты…. – она не могла подыскать слов своему возмущению. – Курсантов в роту, а сам ко мне, вместе с командиром. Ко мне…! бегом…! вместе…! в роту…!

Она топала ногами и грозила кулаком Петрыкинской спине.

Всё, спёкся Тундра. На самоподготовку к нам пришли Яковлев и Ничков. Последнего взводный представил как нового инструктора. Только к утру следующего дня в смене осталось едва ли половина состава. Остальные в санчасти – результат Петрыкинского воспитания. Я ещё день держался, а потом чувствую – хреновато. Себя чувствую хреновато. Перед ужином подхожу к Седову. Он:

– Запишись в тетрадь дежурного. После ужина вас всех Петрыкин в санчасть сводит.

Опять Петрыкин!

Сели на камбузе – меня от еды воротит.

– Будешь? – двигаю чашку Терёшкину.

Ничков с края стола:

– Что там?

– Разрешите, – говорю, – выйти – тошнит.

– Беременный что ль? Иди.

Я поднялся из-за стола, баночку (лавочку) переступить не смог и упал в руки курсантов. Всё, отключился.

Очнулся в каком-то лазарете – восемь кроватей в два яруса, табуреты, тумбочки. Две двери – одна закрыта, другая в туалет. Двое парней в больничных халатах (под ними – тельники) режутся в карты. Меня зовут.