Расы Европы
Шрифт:
Дунайское завоевание Центральной Европы с востока можно рассматривать как отдельное крыло этого движения, а движение свиноводов, появившихся в Европе с юго-востока, – как другое. Таким же образом мы можем рассматривать морскую миграцию строителей мегалитов, путешествия брахицефалов бронзового века по суше и морю и быстрое движение шнуровиков через равнины Восточной и Центральной Европы – такое же успешное, как и параллельные экспансии того времени. Таким образом, экспансии были начаты не индоевропейцами. Если бы мы знали языки народов, предшествующих им, мы могли бы в каждом случае найти параллельные как расовые, так и языковые условия.
Главный вопрос этой главы – это то, что индоевропейские языки, с одной стороны, связаны с одним, может быть, составным расовым типом и что этот расовый тип был протонордическим (ancestral Nordic).
Другой результат исследования, предпринятого в этой главе, – это открытие того, что таинственное население полей погребений, которое к концу бронзового века начало уничтожать свои скелетные свидетельства и не прекратило эту практику до железного века, было, вероятно, нордическим. Поэтому дымовая завеса поднимается, и мы можем быть вполне уверены в том, что происходило. Под этой завесой нордикоподобные народы Центральной и Восточной Европы раннего и среднего бронзового века стали индоевропейцами железного века; никаких значительных расовых изменений в фокусе развития культуры полей погребений, т.е. в восточной Германии, Польше и на Украине, не было. Вероятно, что не было и значительных изменений в языке.
Так как, как мы видели, центральноевропейцы раннего бронзового века в расовом отношении были смешением шнуровиков и дунайцев, согласованность расовых фактов с самыми последними лингвистическими выводами делает вероятным следующее предположение.
Дунайцы, заселившие плодородные равнины и долины восточной и Центральной Европы, уже говорили на базовом индоевропейском языке; финно-угро-кавказское взаимодействие, произведшее эту языковую сущность, произошло до их миграции на запад. Заимствование алтайских слов, особенно связанных с уходом за лошадьми, произошло в предыдущее индоевропейское языковое смешение во время наибольшего шнурового влияния в Центральной Европе, произведшего унетицкую культуру.
Эта реконструкция помогает поддержать вывод Неринга о том, что дунайцы были первыми носителями индоевропейских языков на европейской земле и что индоевропейский язык можно разделить на два хронологических уровня без привязки к делению кентум-сатем. Если первоначальный земледельческий и скотоводный комплекс был связан с дунайцами, то конский элемент с его алтайскими лингвистическими связями принадлежит шнуровикам. С этими аргументами мы можем увидеть достаточно полное согласие между тремя дисциплинами: физической антропологией, археологией и лингвистикой.
Здесь необходимо сказать пару слов об осторожности. Мы не должны переносить связи, предложенные в этой главе, слишком далеко, и прежде всего не стоит придерживаться мнения, что термины «индоевропейский» и «нордический» неразделимы. Индоевропейцы с момента их первоначального разделения начали смешиваться с другими народами, и особая связь между языком и расой, обнаруживаемая в этом случае, с этого времени в сильной степени растворилась. Далее, нордическая раса, изученная нами, в Европе формировалась из союза двух или более широко распространенных и в своей основе родственных расовых типов. Весьма вероятно и даже возможно, что похожие комбинации тех же элементов происходили в других местах и что другие нордики могли возникнуть вне всякой связи с индоевропейской речью. Более того, нужно помнить, что хотя большинство нордических групп железного века, письменные описания которых мы имеем, были частично или полностью светловолосыми, нельзя быть уверенными, что весь доисторический скелетный материал, кажущийся нордическим в остеологическом смысле, связан со светлыми мягкими тканями. Также нужно помнить, что «нордики» в современном смысле не имеют монополии на светлые волосы.
Глава седьмая
Железный век. Часть вторая
Уральцы
В предыдущей главе было продемонстрировано, что индоевропейские языки, вероятно, сформировались где-то на равнинах южной России или западного Туркестана путем смешения языков, на которых люди говорили в неолите или раннем медном веке. Один из двух языковых элементов в этом сплаве определен как финно-угорский, который в то же время составляет одно из двух подразделений уральско-алтайского языкового типа, фундаментальное единство которого находится под вопросом[458]. Смешение финно-угорского с элементом Б, породившее индоевропейские языки, произошло не ранее последних двух веков IV тысячелетия до н.э., вскоре после усвоения народами Западной Азии земледелия и животноводства, и до внедрения хозяйства бронзового века населением равнин севернее Кавказа и Иранского нагорья. Финны, в то время внесшие такой большой вклад в индоевропейский язык, должно быть, были постоянными жителями этих равнин во время своей встречи с носителями кавказской речи, с которой их язык объединился. В то же время они неизбежно должны были внести вклад и в создание расовой смеси, с которой мы связали получившийся в результате индоевропейский язык.
Исторические финно-угры, о которых мы часто упоминали ранее без особых разъяснений, включают в себя, во-первых, все финские племена центральной и северной России, эстонцев и балтийских финнов, а также саамов (лопарей), говорящих на архаичном финском диалекте; во-вторых, предков мадьяр, булгар и сибирских остяков и вогулов[459]. Во времена их первого упоминания в исторических источниках в античный период они, видимо, находились в центральной и северной России. Финны были сконцентрированы по среднему течению Волги, к западу от территории, занимаемой балтами и славянами; угры – между Волгой и Уралом. Они повторили поведение своих индоевропейских соседей в том смысле, что они занимали единую территорию, из которой потом стали распространяться. Движение на юг в историческое время замедлилось из-за скифов и сарматов; однако до появления этих конных кочевников они, должно быть, контактировали с кавказскими народами, которые могли включать в себя таинственное доскифское население – киммерийцев, остатки речи которых напоминают речь современных черкесов[460].
Финская экспансия произошла в уже историческое время после начала н.э. Она состояла из следующих движений: миграции предков прибалтийских финнов на северо-запад, в основном в результате славянского и летто-литовского давления – это произошло в то же время, что и славянское проникновение в Россию; продвижение булгар в Болгарию в VII в. и мадьяр в Венгрию под руководством тюрок; миграция остяков и вогулов через Урал к истокам Оби в XIII в. До известной финской экспансии скифский барьер замедлял использование земледелия как главного средства к существованию среди финских племен, расположенных к северу от кочевников. Многие из финнов в действительности жили главным образом охотой и рыболовством вдоль лесных потоков, составлявших истоки Волги, Дона и Днестра. Но вряд ли финны в доскифские времена не знали земледелия: жившие на пахотной земле обрабатывали ее по меньшей мере к временам Геродота.
Свидетельства о расовом составе финнов скудны, но их невозможно интерпретировать неверно. Одна небольшая серия из десяти черепов, датируемая примерно VI в. до н.э. – тем же временем, что и древнескифский период, – идентифицирована как предки поволжских финнов во время их единства[461] (см. приложение 1, кол. 49). Они происходят из захоронений Полянки и Маклачеевка, из бывшей Вятской губернии в пермской финской области к югу от современной Коми-Зырянской республики. Эти могилы принадлежали к так называемому ананьинскому культурному слою. Ананьинская культура[462] состояла из сочетания влияний Сибири, Кавказа, Скифии и Скандинавии. Она не прекратила свое существование неожиданно, а постепенно развилась в цивилизацию исторических поволжских финнов. Таким образом, можно рассматривать эти черепа, хоть и малочисленные, как представителей предков финнов до начала их исторической экспансии.