Ратанга
Шрифт:
Мы с Боско поспешно выбрались из толпы.
— К нам, сюда! — весело крикнул Харен. Он сам был не похож на себя, и вообще, все вокруг были такие радостные, будто никаких напастей больше не предвиделось… Но не стоило думать об этом в празднество, и я дала усадить себя за стол между Боско и одним из Странников.
— Это и есть Сигрен, — сказал Боско вполголоса, наклоняясь ко мне. — А второй — Сиверн. Поговори с ними, ты же хотела…
Куда там! У меня язык отнялся, и я только молча уставилась на братьев. Они были очень похожи — выше ратангцев, тонкие и гибкие, с длинными темными
Празднество не угасало, но шум стал тише, как будто ночь смягчила его. Устав сидеть за столом, мы бродили по улицам, потом снова поднялись на площадь Совета, где с Надзвездной Башни все еще плыли тихие звуки труб. На ступенях Башни вождей сидели двое — певец с динтаром и женщина. Певец медленно перебирал струны, пот запел, и женщина тихо подхватила:
Алое крыло,
белое крыло, синее крыло
поверху легло…
Они пели негромко и слитно, и нам вдруг стало неловко отчего-то. Мы быстро вошли в тень башни, где нас не было видно.
В медленной ночи,
на закате дня —
алые лучи,
ржание коня.
В медленной ночи,
в солнечном дыму —
белые лучи
ясности и мук.
В медленной ночи,
на изломе дней —
синие лучи
полночи черней.
— Это о Птицах, понимаешь? — шепнул мне Боско. — Очень старая песня… Я досадливо повела плечом.
Словно три весла
взмахом над водой —
эти три крыла
над моей бедой —
алое крыло,
белое крыло,
синее крыло
поверху легло…
Вдруг оборвав песню, они встали и пошли, держась за руки, прочь от Башни. И тогда у нас за спиной прозвучал ясный нездешний голос:
— Старые предания въяве бродят по площадям…
Это были Сигрен и Сиверн. Братья подошли к нам, войдя в тень Башни. Плащи их легко серебрились в темноте.
— Верно, — кивнул им Боско, как старым приятелям. — Вот, еще одно предание возродилось в Ратанге.
Сигрен улыбнулся, а Сиверн, подойдя вплотную к стене, провел ладонью по знакам на камне. И вдруг странный — тихий, тающий звук вырвался из-под его пальцев.
— Скана! — воскликнул он. — Вот оно! "Придут — лик един для троих, и три цвета сольются в одном, и величайшая радость обернется величайшим горем, и серое крыло…"
— Молчи!
Крик был так страшен, что я даже не сразу поняла, что это Боско. Он метнулся к Странникам и стал между ними и стеной.
— Молчи, — повторил он хрипло, хотя Сиверн и так уже замолчал. — Что ты наделал…
— Это же скана, — недоуменно сказал Сиверн. — Поющие письмена. им столько же веков, что и городу…
— Их нельзя читать, — почти простонал Боско. — Нельзя! Разве ты не знаешь предсказания? Когда их прочтут, Ратанга погибнет…
Он замолчал, опустил голову, будто потеряв все силы. Сиверн взглянул на брата. Тот, нахмурясь, покачал головой:
— Все так. Но… уже поздно. Три Птицы слетелись в Ратангу. И у них одно лицо.
Сигрен легко коснулся плеча Сиверна, и они ушли.
Я ничего не поняла, чувствовала только: случилось что-то страшное. Боско все стоял, не шевелясь, будто прибитый к стене.
— Боско, — позвала я шепотом.
Он с трудом поднял голову. такого лица я у него не видела.
— Никому ни слова, — с силой проговорил он. — Ты понимаешь? Ни-ко-му.
Она была одна на празднестве. Толпы ратангцев, поющих, смеющихся, радостных, были не в счет. Она брела по улицам, и одни кричали ей что-то веселое, а другие, разглядев лицо, отшатывались и, смолкнув, обходили ее. Долго она это выносить не могла. Оставалось либо вернуться в Дом Исцеления, либо найти тихий и темный угол, которого не коснулось празднество. Она знала такое место — почти у самых Синих врат, заброшенный дом с колодцем во дворе. Разросшиеся ясени надежно схоронили его от чужих глаз.
Выбравшись из толпы, она долго шла по путным улочкам, и все раже навстречу попадались люди. А у того двора было совсем пустынно.
Она толкнула скрипучую калитку, подошла к колодцу. В черной глубине его отражались звезды. Она села на скамью. Лист ясеня с чуть слышным шорохом упал на землю у ее ног. Пахло дикими яблоками. И тут ее окликнул незнакомый голос.
Он назвал ее по имени — тому, которое дали ей на Севере и которого — она знала — в Ратанге не ведал никто. Она ничем не выдала удивления. Человек стоял перед ней.
Он заговорил, не дожидаясь, пока она отзовется. Он рад, что она осталась в живых. Он несет ей привет от владык Севера. Они ближе, чем она думает — в половине дневного перехода. Ратангские глупцы празднуют, а жертвенный меч уже занесен над их головой. (Она подумала, что владыки все же плохо знают Ратангу, но глаза не выдали ее усмешки). Ратангцы пощадили ее — владыкам это известно — но Север верит ей по-прежнему. И она ему верна. (Тут он пристально взглянул на нее; она, не разжимая губ, кивнула.) Владыки дают ей случай доказать это. Нет, им ничего не надо знать о силах Ратанги — они знают и так. Странники? Даже две сотни легендарных богатырей не в силах изменить ход судьбы. Ну а если случится небывалое и осада затянется… (Он вновь взглянул на нее)… есть средство поторопить победу. Вот — он вынул из складок плаща плоскую черную шкатулку. Она должна открыть и бросить в колодец. Это будет помощь Северу… И — месть.
Он замолк, глаза у него горели. Одержимый, подумала она,
— Что это?
— Женские побрякушки. Если их найдут при тебе, ничего не заподозрят.
— Я не боюсь. Как это послужит мести?
Он колебался.
— Я привыкла знать. Или владыки разуверились?..
— Их хозяйка — Серая Дева.
Ей не надо было переспрашивать. В этой шкатулке — смерть. Медленная и неотвратимая. Серое крыло накроет залитую огнями Ратангу. Да, это месть…
— Давай.
Шкатулка была тяжела. И что-то чуть слышно побрякивало внутри. У него тряслись руки, а когда она взяла шкатулку, на лице его отразилось облегчение, и она усмехнулась — впервые за весь вечер.