Ратоборцы

Воронова Влада

Но дрогнул Риллавен только на мгновенье.

— Бродников убийца, — сказал он. — И получит причитающееся воздаяние.

От бессилия и обречённости Лианвен заплакала.

— Тьиарин, что с тобой творится? Ты всегда был добр и справедлив. До сих пор говорили «Суд честен как в Нитриене». Теперь не скажут. — Владычица сжала плечи Риллавена, заглянула в глаза. — Что с тобой? Ты стал чужим. Я знаю тебя всю жизнь, семьсот двенадцать лет. Ты отковал мой дальдр, из твоих рук я получила алиир, ты уговорил отца на мою свадьбу с Оридэлем. Не поверь ты в меня, я никогда не прошла бы сквозь священный круг. Даже Оридэль

сомневался, а ты — поверил. Пятьсот лет мы правили долиной, бывало всякое, но никогда ты не был таким пустым и холодным до белизны. Ты стал похож на вестника из-за морриагела, несёшь долине смерть. Тьиарин, да очнись, посмотри на себя!

Риллавен стряхнул руки владычицы и ушёл. Лианвен прижалась лбом к стволу яблони. Листья шелестели утешительно, пророчили солнечные дни. Глупое дерево! Долину уже накрыла белая погребальная пелена, а оно ничего не замечает.

А Лианвен ничего не может сделать.

* * *

Держался человек просто отлично, шествий на казнь за три с лишним тысячи лет Риллавен повидал немало, и спокойную выдержку Бродникова мог оценить по достоинству.

На берегу моря уже очерчен круг трёхметрового диаметра, разожжены восемь костров. Хелефайям пронзительный холод зимнего ветра не страшен, а человек, одетый лишь в джинсы и футболку, скрючился и дрожит от холода. Но не от страха, Риллавен видел это совершенно отчётливо. Боится, конечно, и боли боится, и смерти, но не настолько, чтобы потерять от страха рассудок, чтобы молить о пощаде. Да и не хочет он никакой пощады.

Вся свита Риллавена — десять стражей с командиром Фиарингом, двое старейшин и координатор с приграничного телепорта — не могут отвести от приговорённого глаз. Как и Риллавен. «Голубая лента», пробежал быстрый, едва слышный шепоток. Так они все что, помилования ждут? Думают, владыка тащился по зимней холодине, в тягомотный пасмурный день за десять километров только для того, что бы вручить приговорённому ленточку владычицы? Это можно было сделать и в Нитриене. Фиаринг бросил на шептунов быстрый взгляд. Но злости или возмущения Риллавен в нём не заметил.

— Скоро твой брат утешится воздаянием, — сказал владыка Фиарингу.

— Да, — неуверенно ответил страж.

— Все человеки жестокие, алчные, трусливые и себялюбивые твари, — сказал ему Риллавен. — Они могут только причинять боль, только предавать, только разрушать. Сегодня один из них получит по заслугам.

— Все человеки до единого, владыка Нитриена? — спросил Бродников.

— Все.

— И Пинем?

На несколько мгновений хелефайи, и даже Риллавен, онемели.

— Стало быть, не все, — ответил на безмолвное возмущение Бродников. — Стало быть, солгали вы, владыка Нитриена.

— Ни тебе рассуждать о Пинеме, — с холодным бешенством ответил Риллавен.

— Почему?

— Потому что ты убийца.

— Да, — согласился Бродников, — убийца. Но не все человеки убивают. Некоторые и создают. Как Пинем.

— Не смей сравнивать себя с величайшим из людей! — рявкнул Риллавен.

— Почему? Сравниваться, так с величайшими, а не с шалупенью разномастной. Проиграть таким не стыдно, сравняться — достойно, а превзойти — почётно.

— Ты надеешься встать рядом с Пинемом? — ядовито поинтересовался Риллавен.

— Уже нет, — ответил Бродников. — Просто никогда не говори о человеках «все они». Глупо выглядишь. Мы очень разные. Есть убийцы, но есть и творцы.

— Надеешься разозлить меня и найти лёгкую смерть? — процедил Риллавен.

— Нет. Зачем? Я получу только то, что заслужил. — Глаза у человека тусклые,

больные. Отрешённые. Он и впрямь ждёт казни как избавления. Риллавен едва сдерживался, от круговерти разнородных чувств — ярость, непонимание, страх, обида — хотелось закричать. Не так всё идёт, неправильно. И права Лианвен, сильнее, чем он сам себя, Бродникова не накажет никто. Он, Риллавнен, не убийцу покарает — избавит страдающего людя от мук. Возможность свершить возмездие Бродников, обезьяныш клятый, у него отобрал. Из мстителя превратил в спасающего, паскуда. «Как же я тебя ненавижу», — подумал Риллавен.

За спиной владыки сдавленно, едва слышно застонал Фиаринг. Риллавену не было нужды оборачиваться, чтобы разобраться в чувствах стража. «Ну почему брата убил ты? Как ты мог стать убийцей, именно ты — хороший, добрый человек, ведь ты не злодей, не насильник. Почему всё так нелепо? Ты отнял у меня брата. Я не хочу, не могу тебя простить, но и ненавидеть тоже не могу. Да будь ты проклят в жизни и посмертии!» Объяви Риллавен помилование, неизвестно, оскорбит это Фиаринга или обрадует.

— Никогда не говори о человеках «все», — повторил Бродников. — Мы — разные.

Вот это Риллавен знает прекрасно. Бродников опять вернул тени давно умерших, все пятеро. И шестую, ненавистную и пугающую как морриагел.

— Приступайте, — велел стражам Риллавен.

Брондникову связали руки и ноги крепкими верёвками, положили в центре круга.

— Подождите, владыка! — вскрикнул Фиаринг.

Страж с мольбой посмотрел на Риллавена.

— Владыка, у человека есть право на последнее желание.

— Хорошо, — ответил Риллавен, — он получит своё право. — И повернулся к человеку. — Чего ты хочешь?

— Папе ничего не говорите, — попросил Бродников. — Пусть думает, что я уехал домой, и на Техничке способности ходочанина у меня пропали.

Риллавен клятвенно поднял руку:

— Жерар Дюбуа узнает только то, что ты ему предназначил.

— Спасибо, — кивнул Бродников.

Человек повернулся к стражам, хочет встретить смерть лицом к лицу. А вот здесь ты ошибешься. Проиграть изволили, Вячеслав Андреевич, — непостижимый и недостижимый, равный всем и понимающий всё, мастер видеть суть и говорить истину, ненавистный мой враг. Палачом ты станешь себе сам. Риллавен начал читать заклинание «потёмочной смерти». Коротенькое, всего-то восемь слов, но едва произнесён последний слог, как на Бродникова обрушилось всё то, что таилось в самых глухих потёмках его души, всё то, чего боится он сам — боль, страхи, унижения. Идеальный, индивидуально подобранный ад. Мука, доведённая до абсолюта. Умирание без смерти. Сколько оно может длиться, сколько можно выдержать такую пытку, не знает никто, потому что первыми всегда не выдерживали свидетели, добивали казнимых. Невозможно смотреть на потёмочную казнь дольше десяти минут и не сойти с ума.

Бродников молчал уже вторую минуту. «Умер?» — спросил кто-то из стражей. «С надеждой», — отметил Риллавен. В собственных чувствах разобраться он так и не мог. Только одно знал точно — лёгкой смерти Бродникову не хочет. Ни за что. Пусть умрёт долго и медленно, чтобы Риллавен успел утолить свою ненависть.

Тело Бродникова выгнулось дугой, рухнуло на песок, конвульсивно задёргалось. На песок брызнула кровь из прокушенной губы.

И стражи, и старейшины крепко зажали уши. В первое мгновенье Риллавен не понял, что же их так оглушило, человек ведь молчит. Но тут же и сам закрыл уши, не мог слышать тишину. «Да закричи ты!», — безмолвно взмолился он.