Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой
Шрифт:
С друзьями на пляже.
Палестина
Густав Валленберг предложил Раулю плыть в Палестину вдоль восточного побережья Африки, из Кейптауна в Порт-Саид. Но 3 октября войска Муссолини начали оккупацию Абиссинии, и Лига Наций ввела санкции против Италии. Это осложнило ситуацию. Однако то, что Рауль в конце концов решил путешествовать не вдоль восточного, а вдоль западного побережья, имело не политические причины. Просто на немецком пароходе, на котором он собирался плыть, уже не было мест, а другое судно, американское, заходило по пути в гораздо меньшее число портов. А Рауль намеревался по дороге заняться небольшим бизнесом.
7 февраля он взошел на борт
Приехав в Геную, Рауль узнал, что получить визу в Палестину, территорию британского мандата, он должен был еще в Кейптауне. Визит в британское генеральное консульство в Генуе оказался безрезультатным. “По всей видимости, ограничения на въезд Палестину куда более жесткие, чем можно было подумать, и в тот момент, когда в консульстве услышали, что я планирую задержаться там месяцев на шесть, они навострили уши и решительно отказались выдать визу”, – писал он деду.
В ожидании решения вопроса о визе Рауль отправился навестить бабушку с дедушкой, находившихся в Ницце. Между ним и дедом велись открытые, чтобы не сказать горячие, по крайней мере со стороны Рауля, дискуссии. Речь шла о возможной корректировке разработанной дедом программы. Предложение Рауля состояло в том, чтобы в связи с прохождением военной службы в сентябре задержаться в Швеции перед возвращением в Хайфу. Он хотел изучить экспортную промышленность Швеции “не только теоретически, но и посмотрев на нее, так сказать, изнутри”. Как он обяснил, о Швеции у него “какое-то смутное” представление, ведь он “знаком только со школьной учебой в Швеции, а не с работой”.
Густава Валленберга аргументы Рауля не смутили. Он объяснил внуку, что “опасается мыслей о поездке домой” раньше “полного завершения коммерческого образования”. Составленный им план – это “единое целое, которое не следует разрушать”. Он бы даже предпочел, чтобы Рауль и вовсе не приезжал домой на военные сборы, тем более что их можно было отложить.
Таким образом, Рауль вновь поставил под вопрос мудрость дедовских планов, но и на этот раз был вынужден и устно, и письменно просить извинения за свою “вспышку”. “Я слишком хорошо сознаю свой долг благодарности Вам и всегда уступаю Вашим решениям, – писал он по возвращении из Ниццы. – Но меня огорчило, что в моих возражениях Вы усмотрели мотивы, которых у меня вовсе не было. Моею целью было всего лишь внести вклад в планирование программы обучения. […] Ведь каких-либо прямых возражений против жизни за границей у меня нет, как нет и никакого выраженного стремления вернуться домой сейчас, пока я еще не заработал денег”.
Хайфа
Когда Рауль вернулся в Геную, вопрос с визой вскоре разрешился. И 29 февраля он отплыл в Палестину. По прибытии в Хайфу Рауль написал письмо-отчет, свидетельствующее о тревожном времени, которое переживал мир:
Кормили отвратительно, а к концу я заболел морской болезнью. Одно было замечательно – мы сделали останову в Пирее, и поэтому я смог увидеть Афины. Город меня ни в малейшей степени не разочаровал, наоборот, оказался намного прекраснее, чем я ожидал, и очень наполнен драматизмом и воздухом. Здесь мы простояли целый день. В Александрии мы тоже пробыли почти весь день, но в Каир я не поехал. Там на рейде стояла чуть ли не сотня английских военных кораблей, в том числе три линейных корабля и один авианосец. Пройти через их цепь заняло у нас минут десять, а когда мы вечером выходили из порта, все корабли были освещены, прямо как парк с аттракционами, и это было удивительное зрелище. В Порт-Саиде, живописном и спокойном городе, если не считать его нехороших кварталов – и в самом деле нехороших, – стоял еще один английский линейный корабль. Когда мы отправлялись в путь, в устье канала, выпуская столбы пара, входило итальянское военно-транспортное судно, переполненное солдатами и рабочими. Наш экипаж, включая меня, и две тысячи человек на транспортном судне изо всех сил замахали друг другу руками под дикий
9
“Черная драгоценность, прекрасная Абиссиния” (итал.). Faccetta nera была невероятно популярной песней о встрече красавицы рабыни с итальянскими войсками, захватившими Абиссинию: теперь ее освободят, возьмут с собой в Рим, и вместе с войсками она будет участвовать в параде перед дуче и королем.
Раулю понравился путь от Генуи до Хайфы. Поскольку пассажиры представляли собой смешанную публику, на борту постоянно завязывались оживленные дискуссии. Когда однажды распространился слух, что немецкая армия заняла Рейнскую зону (что на самом деле произошло после 5 марта), французы объявили мобилизацию, а англичане направили свой флот в Киль, атмосфера, сообщает Рауль в том же письме, стала “особенно взволнованной”. В то время как настроение у немецких пассажиров было превосходным, все прочие смотрели на будущее Европы пессимистично, особенно еврейская часть пассажиров. “Но у них на то были свои причины”, – отметил Рауль.
Дом в Хайфе на улице Арлозоров, 17, в котором был пансионат, где жил Рауль.
В первое же утро после своего приезда в Хайфу Рауль поспешил в Голландский банк, где его “дружелюбно, но удивленно” встретил Эрвин Фройнд. Как оказалось, он не получил письма от Густава Валленберга о скором прибытии Рауля, которое тот ему отправил в начале февраля. Он думал, что Рауль появится только через год.
Стажировка у Эрвина Фройнда, на которую делал ставку Густав Валленберг, несомненно, могла бы начаться лучше. Но скоро Рауль включился в дело. Он поселился в комнате в пансионе на улице Арлозоров, 17, где также проживал молодой голландский еврей Герсон, секретарь Фройнда. Там вообще жили в основном немецкие евреи. В пансионе подавали только кошерную пищу, Валленбергу пришлось носить головной убор, во время шабата в меню были лишь овощи и молоко.
В банке работало 30 штатных сотрудников, из которых только два-три не были евреями. Евреи были родом из России, Румынии, Германии и Голландии. Говорили главным образом по-немецки и по-французски, и после короткого периода работы в банке знание этих языков у Рауля стало “быстро восстанавливаться”. Все вокруг советовали ему учить еврейский – язык, который до великого еврейского переселения в Палестину в 1920–1930-е годы находился в состоянии вымирания, но теперь “возродился, как феникс из пепла”. Сам же Рауль подумывал о том, чтобы вместо этого заняться арабским.
Банк работал семь дней в неделю, и работники могли выбрать себе выходной когда захотят – в субботу или воскресенье. Рауль, как и большинство других, выбрал воскресенье. Никакой формальной должности он не занимал и считался неоплачиваемым волонтером, так же как в Южной Африке. Ему не нравился этот статус, поскольку характеристики работодателя “имеют цену только в том случае, если написавший их сам был готов платить за твой труд”. Но дед считал неуместным просить оплачиваемую должность, поскольку Фройнд не знает Рауля, а кроме того, он не хотел рисковать: вдруг тот откажет?
Банк Фройнда
Рауля направляют в отдел корреспонденции, где он выполняет рутинные задания, не имеющие отношения к собственно банковской деятельности: снимает копии с писем, просматривает документы, “чтобы узнать, как они выглядят”, собирает статистику колебаний курса на Нью-Йоркской бирже. Он видится с Фройндом ежедневно, но пока не очень тесно с ним общается, отчитывается он после первой недели в банке. Персонал любит своего директора, но тот “довольно нервный тип”, ему “нравится время от времени устраивать эмоциональные взрывы, когда что-то идет не так”. Через какое-то время Рауля перемещают в бухгалтерский отдел, где он скорее может научиться чисто банковской работе. Однако ее он находит “сложной и малопонятной”. Через месяц он все еще понимает “достаточно мало из того, что происходит”.