Равнение на президента!
Шрифт:
Надо бы конфликт урегулировать как можно быстрее и с меньшими последствиями. Но никто из троицы не хотел первым начинать торги. По логике вещей, Витек сам должен был решить, отдавать монету или нет. Слава богу, это понимал и Простаков, и Фрол. Они молчали и ждали, пока Резинкин сдаст собственное добро. На крайний случай у них остались деньги – это уже неплохо. Фиг бы с ней, с этой монетой! Но Резинкин стоял не шелохнувшись и честными, преданными глазами глядел на комбата, не желая утрачивать древнюю реликвию, с тысяча шестьсот какого там она года, он
Наконец Простаков наступил Резинкину на ногу, и тот заорал:
– А-а! А, да. Я, я. У меня... У меня, товарищ полковник, монета, – он порылся в карманах и выложил на стол желтенький кружочек.
Комбат, довольный, разрешил удалиться военнослужащим, но после завтрака вновь вернуться сюда к нему, вместе с лейтенантом Мудрецким. Как только солдаты ушли, подполковник принялся разглядывать находку. Он вертел ее в руках некоторое время, а затем точно так же, как Валетов, попробовал монету на зуб и поглядел, осталась ли на ней вмятина.
– Ну, ни фига себе! – Он снял трубку телефона и сообщил, что едет.
Запрыгнув в собственную «Ауди», комбат понесся по заснеженным улицам. Когда он входил в гостиную Шпындрюка, тот встречал его уже вместе с супругой, одетый, бритый и готовый к существованию в сегодняшнем дне. Выхватив из рук комбата находку, Шпындрюк первым делом подошел к окошку. Жена крутилась тут же и протягивала время от времени свои пухлые ручонки, чтобы супруг дал ей возможность полюбоваться на драгоценность.
– Ну дай мне посмотреть, ну дай! – крутилась жена. И наконец он отдал ей монету.
– Смотри не потеряй!
– Да что ты, что ты!
Шпындрюк только после этого поздоровался со Стойлохряковым и предложил ему кофе. Военный не отказался. Прихлебывая из чашечки, на третий «ш-ш-ш-п» Протопоп Архипович, поглядев на подполковника, недоверчиво спросил у него:
– А где остальное?
Кофе едва не пролился на полевую форму.
– У меня только одна монета. Да и вы мне сами, Протопоп Архипович, сказали, что она одна-единственная.
– Не может быть такого, – обиженно возразил Шпындрюк. – Что же ты меня за дурака держишь? Ты знаешь, что в этих самых местах когда-то стоял дом графа Пустецкого, а вот в каком месте, до сих пор не знали. Богатый, сволочь, был! Жуть. Так вот этой монетке больше неоткуда тут взяться, кроме как из его дома. Ты хоть знаешь, где они копали?
– А то как же. Это мы все установим с точностью до миллиметра.
– До миллиметра не надо, – возразил Шпындрюк. – Давай лучше подумаем, как нам поиски продолжить. Ты уверен, что солдаты не нашли больше чем одну монету?
Здесь комбат задумался:
– А что, это больших денег стоит?
Шпындрюк встал, отобрал у жены находку и положил ее перед комбатом на стол.
– Вот это голландский гульден. Их было выпущено всего по тем документам, которые есть, ты погоди... – Шпындрюк ушел и вернулся обратно с толстым справочником, – выпущено их всего три тысячи штук одним крупным феодалом. Это его собственные деньги. Стоимость этой монеты по каталогу... – Шпындрюк молчал так долго,
– Ну-у-у!
Он поглядел на нее поверх очков, затем на комбата и тихо прошептал:
– Двенадцать тысяч.
– Рублей! – воскликнул комбат, хватая со стола монетку.
– Да нет, – улыбался Шпындрюк. – Не рублей, а у.е. Хочешь по нынешним временам в еврах, хочешь в долларах, но у.е.
– Ни фига! – жена кинулась к Стойлохрякову, и тот быстренько отдал ей монету от греха подальше. Не хватало, чтобы она начала его еще избивать – женщина в возрасте и достаточно нервная. Как с ней Шпындрюк уживается – непонятно.
Заполучив обратно в свои руки дорогую находку, счастливая женщина подлетела к мужу и положила ее перед ним на стол, будто это она ее добыла и отняла у врага-комбата.
– Не волнуйся, дорогая, – Шпындрюк вернулся к кофе. – Надо бы плотно поговорить с солдатиками, а то, глядишь, остальное-то осядет у них в карманах. А бестолковые дети возьмут да вот таким мелким скупщикам продадут все. Если бы этот дворник не пожаловался мне, что его патруль обыграл в карты...
– В карты обыграл? – переспросил Стойлохряков. – Какой патруль? Это что же они, выходит, в патруле в карты играют и пиво пьют! Я обещаю, Протопоп Архипович, я из них душу выну, на Север сошлю!
– Не надо! А то мы никогда не узнаем, нашли они еще что-нибудь или нет. Ведь солдаты, они не дураки.
– Сомневаюсь, – тут же вставил комбат.
– Может, пошли всего-навсего с одной монеткой, а надыбали-то кучу! Этот граф, он очень богатый был, мать его, ну о-о-очень!
– Да неужели?! – снова подогнулись коленки у супруги, и она рухнула на диван. – И насколько же богатый?
– До хренища богатый, – проговорил шепотом Протопоп Архипович и посмотрел на огромную хрустальную люстру в собственной зале. – Такой богатый, что нам только снилось!
– Ой! Мне снилось намного больше, чем он богатый! – тут же подскочила жена.
Полопав за завтраком овса и прихватив с собой лейтенанта, солдаты вновь предстали перед подполковником.
– Мужики! – обратился приветливо к военнослужащим командир батальона, чего за ним не водилось в принципе. Если на лице у Стойлохрякова милая, обворожительная улыбка, значит, через пять минут ты будешь по уши в говне или над тобою будет ржать весь застроенный взвод, а то и рота, потому как последует едкая шуточка. И останется только потеть и бледнеть.
Стойлохряков не был дипломатом, и, несмотря на то что он усадил своих подчиненных за стол и напоил их чаем, долго ходить вокруг да около он не мог. Тем более люди, сидящие перед ним, не понимали, чего он от них хочет, и из-за этого напряжение в комнате лишь возрастало. Мудрецкий честно про себя думал, что все эти улыбки в конечном счете обернутся, во всяком случае для него, командировкой в какое-нибудь неприятное место, может, повоевать пошлет – какая разнарядка пришла ему, кто знает. А сейчас на прощание чаем поит.