Равнодушные
Шрифт:
— Кто она?
— Пока это между нами… Слышишь?
— Ну, разумеется.
— Инна Николаевна Травинская…
Ордынцев чуть не ахнул.
Эта красивая и умная веселая барынька, пользовавшаяся скверной репутацией, эта посетительница ресторанов, окруженная весьма пестрыми молодыми людьми, и вдруг избранница такого чистого и целомудренного человека, как Никодимцев!
Ордынцев молчал, не решаясь сказать, что он думает о Травинской, — с таким восторженным благоговением произнес Никодимцев это имя, — и только пожалел
Противен ему был и Козельский, этот равнодушный ко всему, кроме наслаждений, эпикуреец и делец, прикрывающий громкими фразами свои вожделения; отвратительна была Татьяна Николаевна, из-за которой лежал в больнице брат Леонтьевой, его лучшего друга, и более чем несимпатична была Инна Николаевна, жившая с таким мужем, как Травинский. Одна только Антонина Сергеевна возбуждала в Ордынцеве некоторое сочувствие.
— Инна Николаевна, значит, разводится с мужем?
— Да. Она уж уехала от этого негодяя и живет у родителей… Что ж ты молчишь, Василий Николаевич? Ты, конечно, не одобряешь моего выбора?..
— Не одобряю. И если б знал, что ты послушаешь меня, сказал бы: не женись на Инне Николаевне… Ты ее не знаешь…
Никодимцев восторженно произнес:
— Я знаю ее… И знаю ее прошлое… И потому, что знаю его, я еще более ценю и уважаю женщину, понявшую весь ужас прошлой жизни… Ты разве не веришь в возрождение, Василий Николаевич?.. Ты разве не понимаешь, до чего может довести самого порядочного человека среда и пустота жизни?..
Ордынцев слушал эти восторженные речи и понял, — что возражать было бесполезно. Его Никодимцев влюблен в Инну Николаевну до ослепления.
«Ловко же она обошла бедного Григория Александровича!» — подумал Ордынцев, не сомневавшийся, что Никодимцева обошли и что брак этот сделает несчастным его приятеля. Не верил он в возрождение такой женщины, как Травинская. Правда, он ее мало знал, но недаром же о ней составилась дурная репутация. Нет дыма без огня. И наконец этот шут гороховый, ее муж, сам же рассказывал при нем, что он не ревнив и любит, когда за его женой ухаживают.
— От души желаю тебе счастья, Григорий Александрович! — проговорил наконец Ордынцев.
— Пожелай мне, Василий Николаевич, успеха и в другом деле…
— В каком?
— Через неделю я еду на голод.
И Никодимцев рассказал, как устроилась эта командировка и вследствие каких комбинаций и, быть может, интриг между власть имущими выбор пал на него.
— Я, конечно, постараюсь узнать на месте размеры голода… Я не скрою ничего… И пусть не пеняют на меня, если правда не понравится…
— Дай бог тебе успеха! — горячо и взволнованно проговорил Ордынцев. — О, если б я был свободен!..
— Тогда что?
— Тогда я просил бы тебя взять меня с собой…
Никодимцев знал, какой хороший работник Василий Николаевич,
— Тебя не отпустят… И вспомни, что с тобой Шура… А лучше порекомендуй мне кого-нибудь из молодежи… Я буду тебе очень благодарен… Мне нужны толковые, порядочные люди, и я выговорил себе, разумеется, право взять с собою, кого я хочу… И я наберу персонал не из чиновников! — прибавил Никодимцев.
Ордынцев обещал это сделать. Одного он уж знает. Он встречал его у своей знакомой, Леонтьевой…
— Это прелестный молодой человек… Уж он был на голоде и опять туда собирается…
— Не Скурагин ли?
— Он самый. А ты как его знаешь?
— Вчера видел у Козельских…
— У Козельских? Зачем он к ним попал?
— Не знаю. Знаю только, что Скурагин мне очень понравился, и я просил его ехать со мной… Он обещал подумать… Объясни ему, что я не такой чиновник, как он, вероятно, думает, и пусть не боится ехать со мной.
— Я его увижу, вероятно, сегодня… И сегодня же спрошу о других желающих. Конечно, найдутся…
«Только, разумеется, не из таких, как мой сынок!» — невольно подумал Ордынцев и вспомнил, что завтра, в воскресенье, он непременно явится на четверть часа с обычным визитом в качестве внимательного сына.
— Присылай их ко мне… До двенадцати я дома… И сам ко мне зайди до моего отъезда… Зайдешь?..
— Теперь тебя, верно, не застанешь…
— Приходи обедать, так застанешь! — сказал, краснея, Никодимцев. — Приходи завтра и вместе с дочкой…
— Она обедает у матери по воскресеньям. Я приду один и сообщу о моих поисках… А пока до свидания… И то опоздал на три четверти часа. Молодое животное, мой Гобзин не откажет себе в удовольствии намекнуть об этом…
Ордынцев с особенною горячностью пожал руку Никодимцева и еще раз пожелал ему успеха, промолвив на прощанье:
— Это ведь не бумажное, а настоящее дело… И ты сослужишь большую службу, если откроешь глаза кому следует на то, что ужас голода заключается в причинах его…
— Ты думаешь, я не представлял и об этом записки?
— И что же?
— Лежат в архиве.
— Но теперь… Не скроют же твоих донесений?
Никодимцев вместо ответа неопределенно пожал плечами и проговорил:
— Есть много тайн, Горацио, которые не снились нашим мудрецам!.. Я многое передумал в последнее время, Василий Николаевич, и убедился…
— В чем?
— В том, что я во многом обманывал себя, и если б не встреча с Инной Николаевной… Нет, брат, ты судишь о женщинах пристрастно…
— По своему печальному опыту? — с грустной улыбкой промолвил Ордынцев.