Равновесие Парето
Шрифт:
— О, теперь и я слышу, — прокомментировал Николай Семенович. — Это он уже где-то над тучами идет.
Мы стали всматриваться в небо. Капли заливали глаза, неприятно сбегали по лицу, словно мелкие насекомые.
Вертолета видно не было. Но звук приближался.
— Как то странно… — начал фразу геолог, но звук вновь исчез.
Теперь уже и я понял, что что-то не так. Звук действительно исчез, это не было обманом слуха.
Вот, опять возобновился. Но уже в другой стороне, сильно справа.
Мы
— Не оттуда он летит, — тихо сказал Степанов.
— Да он улетает! — заорал нам с середины бетонки шофер.
Звук удалялся, становился тише.
— Большак в другой стороне, — произнес Олег. — Семеныч, у тебя носимая рация не добьет?
— Нет, — старик покачал головой, огладил слипшиеся от дождя волосы. — Погода плохая, да и не заряжал я ее. Который месяц в кладовке лежит.
Звук пропал.
— Ну вот, опять, — я хлопнул себя по ноге. — Мне кажется, что не дождемся мы…
Огромная черная махина вынырнула прямо перед нами из воздуха, закрыв собой небо. Громкий рев стеганул по ушам, буквально срубил меня, швырнул на мокрый бетон.
Вертолет, опасно накренившись и буквально касаясь лопастями земли, пронесся в нескольких метрах над расползающимися в разные стороны людьми. Водяная пыль вперемешку с листьями, грязью и окурками волной накрыла меня. А когда я набрался смелости убрать от ушей ладони и открыть глаза, то вертолета уже не было. Он опять провалился в другое пространство.
В ушах звенело, на зубах скрипел песок. С одежды капало, рубашка промокла и неприятно холодила грудь и живот.
Поднимались с земли остальные. Ошарашенный Степанов, злой Илья, ругающийся Карчевский. Все такие же, как я — грязные, трясущие головами, оглушенные.
Когда слух вернулся, то я не услышал шума винтов. Вопросительно взглянул на остальных, по их виду понял, что не слышат винтокрылую машину Шишова и они.
Мы постояли в молчании еще несколько минут, мужики покурили. Потом Степанов сказал:
— Идемте в тепло. Чего мокнуть.
Они с Карчевским ушли. Потом ушел шофер, угрюмый и насупившийся.
А я все стоял и смотрел в небо. Я уже отошел от шока и изрядно промок.
Вдруг вернется? Вдруг Шишов вернется? Вдруг его кидает по пространству, как нас прошлым днем, и выбросит обратно к нам? Тогда он приземлится и заберет нас. Но надо подождать. Еще немного подождать. Недолго.
Я ждал еще десять или пятнадцать минут. Потом из диспетчерской вышел Николай Семенович, накинул мне на плечи брезентовый дождевик, взял мягко за плечи:
— Пойдем, Игорек, простудишься. Пойдем. Я чай заварил.
И вот тогда я понял, что все. Что не прилетит вертолет. Не прилетит сейчас или через полчаса. Нас бросили.
— Не переживай, — успокаивал меня Степанов, сопровождая в диспетчерскую. — Шишов наверняка
Я лишь невесело хмыкнул, но кивнул. Да, что еще остается? Единственное, что ободряет, что с этими людьми я не пропаду. Они что-нибудь придумают. Они не позволят мне умереть здесь. Действительно, надо подождать помощи.
— Ждать нельзя, не выйдет, — отрезал Юдин. — Я не знаю, сколько осталось времени, но его очень и очень мало.
Ян возбужденно ходил по залу туда-сюда, мимо потушенного мангала и свернутых матрасов. Его посох мерно постукивал по полу, похоже, это у старика превратилось в привычку.
— Но почему, Ян, — с непонимающим видом спросил Николай Семенович. — Если предположить, что Шишов вернулся и все рассказал, то ждать осталось недолго. Нас найдут и спасут.
— Если не вернулся, впрочем, тоже, — мрачно добавил Карчевский. — Если вертолет разбился, то отправят поисковиков. И представителя комиссии в город зашлют.
— Надеюсь, что с Шишовым все в порядке. Но в любом случае, это день, может два пересидеть, — кивнул словам товарища диспетчер. — Здесь же безопасно, ты сам сказал.
Юдин покачал головой, проходя мимо. Дошел до дверей тамбура, развернулся и пошагал назад.
— Все топко, нет безопасных мест. Места памяти тоже будут разобраны и поглощены всеобщим хаосом. Они самые стойкие воспоминания, но и их может стереть потухающий разум. Как клетки мозга отмирают одна за другой, нарушая взаимосвязи, отключая функции тела и степень сознания, так и город распадается на детали мозаики, которые уже не похожи на начальную картину. Славинск превращается в груду выгоревшего шлака и падение мест памяти лишь вопрос времени.
— И сколько этого времени? — спросил я.
— Если Белый и Черный стали играть пространством, то совсем мало.
— А что за Белый с Черным? Это кто вообще такие? — нервно спросил Илья. — Это что, как ангел и демон? Бог и сатана?
— У городов свои грани жизни, свои чаши на весах, — ответил Ян. — Их нельзя мерить мерками людей. Белый и Черный разбирают как город жил, смог ли выполнить свои задачи. Как он умирал. Это как время и совесть.
— В каком смысле? — переспросил я.
— Плохо, когда совесть ушла раньше, чем время предъявила свой последний счет, — изрек седобородый.
— Хрень какая-то, — сплюнул Илья.
— Короче, — Карчевскому тоже надоели мистические размышления Юдина. — Я понял лишь одно из всей этой ахинеи, прости Ян за поруганные чувства, что у нас два варианта. Первый — это ждать спасателей. Вторая — это спасать себя самим. Зная нашу систему оповещения и сроки начала поисков, я бы выбрал второе. Что скажете?
Наступила короткая пауза, которую прервал Илья.