Равновесие Парето
Шрифт:
Я закашлялся, отпихивая флягу. Но по телу разлилось тепло, в голове прояснилось. Я смог увидеть стоящего в полуметре Илью, который двумя факелами отгонял тварей.
Со стоном я встал, шатаясь. Массивная фигура геолога проплыла мимо, Карчевский сунул мне в руку уже горящий факел.
— Держи. Пойдешь рядом со Степановым, ему совсем худо.
Я кивнул.
Меня вновь встегнули в связку, но теперь мы с диспетчером были оба пристегнуты к карабину Олега. Илья встегнулся в пояс Николая Семеновича, пошел за нами. Миг затишья — и мы вновь идем вперед, как можно быстрее преодолевая метр за метром.
Сколько времени уже прошло? Сколько шагов мы уже сделали? Что творится под нами, внизу? И что делать, если тени утащат меня?
Я
— Уже скоро! — обернулся Карчевский. — Держитесь!
Усталость выпила даже способность радоваться.
Когда я увидел в свете огня лицо Юдина, на миг вынырнувшее из серого бурана, я списал это на обман зрения. Но когда фигура человека с белой бородой промелькнула вновь, шагая параллельно нашей команде, я насторожился. Ткнул в ее сторону факелом, но высветил лишь черные фигуры тварей, кружащих вокруг.
— Я, кажется… — начал говорить я, повернувшись к Степанову, когда сильные руки схватили меня за древко факела. Я вскрикнул, из ночного бурана рывком появился безумный старик. Огонь окрасил его лицо в багровые тона, белая борода топорщилась в стороны.
— Ты должен остаться, — выдохнул он мне в лицо обжигающим дыханием. Я с содроганием увидел, что у него нет глаз, вместо них зияют черные провалы с серебристыми искрами звезд.
Ян, или что было Яном, схватился за мою руку и потащил прочь, в темноту. Натянулся репшнур, Олег начал удивленно поворачиваться. Закричал шофер, размахивая факелом. Вцепился в другую руку Степанов, перетягивая меня назад. Закричал от ужаса я.
Юдин тянул, холодно улыбаясь одними губами. И эти глаза, черные пятна на белом лице, от них невозможно оторвать взгляд. И призрачные руки-шупальца, тянущиеся из-за его плеча ко мне, хватающие меня за руки, за шею, обвивая тело. Бесформенные тела, прижимающиеся ко мне и сжимающееся до точки в пустоте сознание, которое веткой в бурном течении уносится вдаль.
Меня рвали пополам. Сухо щелкал позвоночник, растягиваемый репшнурами. Сквозь практически закрытые веки я видел, как раскаленные концы факелов тычут прямо в тело Юдина, как у того горит борода, шарф, как чадящее дымят волосы. Но его глаза не отпускают меня, руки все сильнее тянут в ночь, улыбка на лице не меняется несмотря ни на что.
Веки мои опустились. Я перестал дышать. Но в последний миг угасающего бытия я успел увидеть, как в Юдина с разбегу врезается худое тело шофера с отстегнутым страховочным тросом. Пальцы горящего старика заскользили по моей одежде, клешнями замолотили холодный воздух, срываясь. Два тела, рассыпая во все стороны искры, сплелись в смертельных объятиях, покатились прочь, ударяя друг друга о камни. Стремительно канули в серую метель, сопровождаемые клубящимися тенями. Потом темнота поглотила меня.
20
Я тонул по-настоящему лишь однажды. Не просто наглотался воды, а действительно боролся за жизнь, со всем отчаянием обреченного человека.
Мы с товарищами отдыхали на море. То был бесшабашный период студенческой юности, когда отсутствие денег с лихвой заменяли смекалка и здоровая наглость. Нас было пятеро человек — трое парней и две девушки. Веселые, рисковые, легкие на подъем, мы постоянно искали новых приключений, новых ощущений и испытаний. Добравшись до моря на стареньком авто, обосновавшись в полуразваленном бунгало в заброшенном пионерском лагере, мы чувствовали себя словно настоящими дикарями, бунтарями в сравнении с чванливой публикой из местного профилактория.
Я теперь не вспомню, кто первым прознал про затопленный катер, но мне его показали во время прогулки
Думаю, не стоит говорить, что мы естественно решили сплавать к нему. Что и сделали на следующее утро. Подогретые полуночными байками у костра про отступающих во время войны немцев, которые вывозили награбленное золото на катерах, мы с двумя моими товарищами начали нырять. С берега нам махали девчонки, подбадривая криками и радуясь любому поднятому со дна камню. И, конечно же, в нас проснулся дух соперничества. Помню, как обнаружили дыру в корпусе, сквозь которую можно было проникнуть внутрь ржавой посудины. Через некоторое время нам это удалось, легкие привыкли к долгим задержкам дыхания, а камни в руках не давали давлению вытолкать нас наверх.
Какова была моя радость, когда я в одно из погружений обнаружил нечто, похожее на небольшой металлический ящик, скрытый разрушенными элементами корпуса. Мои друзья ныряли чуть в стороне, я же не стал делиться местонахождением находки. Очень уж хотелось удивить девчонок, особенно одну из них.
Я погрузился, поднырнул под палубу, проплыл под двумя перекрещенными лагами, по скользкому от водорослей лееру подтащил себя к стенке. Камень, захваченный с собой, пришлось отпустить, отчего меня начало толкать вверх. Чувствую спиной и пятками ржавую поверхность потолка, я все свое внимание направил на тот самый ящик. Сквозь мутную воду, в которой плавали поднятые моими движениями ил и мелкий мусор, я с досадой обнаружил, что мой загадочный сундук оказался перевернутой металлической коробкой из — под инструментов. Расстроенный, я начал разворачиваться, чтобы уплыть, слишком резко дернул ногой. Пяткой попал в проем иллюминатора, потащил ступню на себя, но крышка с разбитым стеклом сдвинулась и зажала ногу намертво.
Первым желанием было выдернуть ногу. Я несколько раз рванулся, ощущая давление в груди. Выпустив немного воздуха, повторил попытку. Старое железо вроде поддалось, я решил закрепить успех, дернул что было сил.
Люк иллюминатора слетел с петли, на меня посыпались бурые чешуйки ржавчины, вода вмиг стало грязной. Уже ощущая жжение от недостатка кислорода, я вслепую начал всплывать и со всего маху наткнулся ключицей на торчащий металлический уголок, который попросту не заметил.
Я помню, как на долю секунды потемнело в глазах, а все пространство наполнилось мелкими пузырьками воздуха, которые липли к коже или уносились вверх. То были остатки кислорода, вырвавшиеся вместе с криком боли. В нос и рот хлынула морская вода с привкусом железа, я судорожно замахал руками и ногами, толкая тело вверх, к мутному светлому пятну. Но пространство вокруг словно наполнилось жесткими частями умершего катера, я то и дело натыкался на них, отбивая конечности. Ничего не видя в мелькании зеленого и бурого, из последних сил сжимающий рот, с разрываемыми изнутри легкими, со сведенной судорогой гортанью и кровоточащими руками, я превратился в существо, полностью состоящее из страха и отчаяния. Я стал сгустком безмолвного вопля ужаса, которым частым-частым пульсом бился на всех уровнях моего сознания. И не было в мире ничего кроме мутного пятна света над головой. Которое начало пульсировать, то темнея, то светлея вновь. Это мозг отключал зрение, сберегая драгоценный воздух для себя.
И тогда, где-то на грани всего этого осознавая собственную неминуемую смерть, я буквально прыгнул вверх, всем естеством стремясь на поверхность.
И черное нутро отпустило меня. Вода вытолкнула вверх, к солнцу, к воздуху. К жизни.
Я выбрался на берег, где у меня случилась истерика. Я долго харкал водой, вытирая трясущиеся губы, потом рыдал у кого-то на плече, опять извергал из себя приторно-соленую влагу.
С тех пор я не заплываю далеко от берега. Слишком ярко в памяти воспоминание о страхе, о смерти и о желании добраться до света.