Равновесие страха

Абдуллаев Чингиз Акифович

– Все правильно, – согласился Маляров, – он исчез, трое были убиты, а мы провели наше расследование. И довольно быстро выяснили, что там действовали профессионалы из тридцать четвертого отдела МВД, которые быстро и аккуратно убрали ваших людей и забрали Бицуева.

– Понятно, – я даже улыбнулся, – теперь все понятно. А я думал, что это так ловко и чисто сработали боевики Бразильца. Очень удивился. Они обычно так не работают. Санитара должны были забрать с собой, он слишком много знал. Но его пристрелили.

– И вы опять ничего не поняли?

– Понял. Бицуев был их стукачом. Как я

сразу не догадался.

– Ничего вы не поняли, – поморщился Маляров. – Дело в том, что подполковник Бицуев уже восемь лет работает агентом, внедренным в преступную среду. Чтобы вывести его на Бразильца, его даже сажали в одну колонию с Вагановым, а потом имитировали побег с убийством конвоира.

Я сидел оглушенный. Конечно, офицер полиции. Конечно, Бицуев не был обычным бандитом. Иначе он бы взял и один миллион долларов. Но он не мог брать деньги и заваливать операцию, на которую ушли восемь лет его жизни. Он был офицером и выполнял свой долг, а я, дурак, и не догадался. И поэтому он так спокойно и нагло улыбался, очевидно, уже зная, что помощь идет.

– У него был специальный сигнал о помощи, вмонтированный в его запонки, – пояснил Маляров, словно прочитав мои мысли, – но кто-то раздавил этот передатчик, и офицеры немного опоздали.

Я вспомнил, как меня удивили запонки и как я их сам раздавил. Все вставало на свои места.

– Они никогда бы не пошли на обмен информацией, если бы не необходимость, – продолжал Маляров. – Мы договорились, что в их отделе о вас будут знать только генерал Белобородов и подполковник Головко, хотя он по-прежнему на вас зол. А у нас соответственно тоже два человека, один из которых перед вами.

– Почему он мне ничего не сказал? – печально спросил я. – Мы ведь могли его забить до смерти.

– А ваши люди и так забили его почти до смерти. Сломали четыре ребра, нос, выбили несколько зубов, рассекли бровь, сильно повредили почки. В общем, сделали все, что смогли. Хотя, с другой стороны, обеспечили ему твердое алиби на всю жизнь. Теперь он может не опасаться никаких проверок после такой обработки. Ведь никто даже не подумает, что тридцать четвертый отдел разрешил так отдубасить их офицера. По большому счету, он должен быть даже вам благодарен.

– Как он сейчас?

– Лежит в реанимации под охраной сразу троих боевиков Бразильца, которые круглосуточно там дежурят.

– Жаль. Я бы хотел с ним встретиться.

– Только этого не хватает. Зачем вам это нужно?

– Поговорить. Извиниться. И вообще пожать ему руку. Настоящий мужчина. Молчал, когда его избивали. Честно говоря, я в своей жизни таких мало встречал. Как жаль, что я не знал об этом раньше.

– Очень надеюсь, что вы навсегда забудете все, что я вам рассказал. Единственная просьба – больше не применять подобных методов по отношению именно к Бицуеву.

– Он знает про меня?

– Пока нет. Но его предупредят, чтобы вы друг друга не убили при встрече. Иначе будет обидно. Вас обоих с большим трудом внедряли в эти организации. У вас стаж около десяти лет, у него больше восьми. Но в общем все примерно одинаково.

– Только я не подполковник, – усмехнулся я.

– И не нужно, иначе нам пришлось бы заводить слишком большую канцелярию для вашего оформления.

–

Ясно. Но я могу зайти к Ирине Хаусман?

– Ни в коем случае. Ее муж тоже поставил охрану, хотя она все равно в коме и не приходит в себя уже третьи сутки. Врачи надеются на лучшее, но пока ничего нельзя сказать...

– У меня есть еще вопрос, – не очень смело сказал я.

– Какой именно?

– Где похоронили Виолетту Максимовну? Я хотел бы положить цветы на ее могилу.

– Это тоже делать нецелесообразно, чтобы не привлекать к ней ненужного внимания.

– Внимание ей уже не повредит, – возразил я, – она погибла, защитив меня от пули. И ничего в этом нет необычного, даже такая сволочь, как я, может пойти на кладбище и положить цветы на могилу женщины, которая фактически его спасла.

Маляров задумался.

– Возможно, вы и правы. Она похоронена на Троекуровском кладбище. Рядом со своим отцом.

– Кем был ее отец?

– Пограничник. Герой Советского Союза. Погиб в восемьдесят девятом. Посмертно был удостоен звания Героя.

– Она повторила путь отца, – прошептал я.

– Что?

– Она повторила его путь, – сказал я чуть громче. – Вы хотя бы награждаете этих людей или заботитесь о них?

Он отвернулся. Долго молчал. Потом взглянул на меня. Что-то в его лице дрогнуло, или мне так показалось.

– Я знал ее много лет, – сообщил Илья Глебович, – она была нашим офицером. Мы вместе начинали работать еще в середине восьмидесятых. Если вам интересно, то она награждена посмертно орденом Мужества.

– Спасибо, – сказал я. – Спасибо, что вы мне об этом сказали.

Я уже собирался уходить, когда раздался телефонный звонок. Это меня удивило и даже испугало. Никогда и никто не звонил Малярову во время наших встреч. Я думал, что у него нет телефона, чтобы никто не мог засечь его возможные передвижения по городу. Телефон продолжал звонить. Но его звонки раздавались откуда-то из другой комнаты. Очевидно, в этой комнате из-за установленной аппаратуры, исключавшей возможность прослушивания, мобильный телефон просто не работал. Илья Глебович говорил недолго. Не больше тридцати секунд, обходясь лишь отдельными словами «да», «нет», «понял», «все понял». А потом он вернулся ко мне, и я, уже глядя на его лицо, начал догадываться, что именно он мне скажет. Нет, не так. Он еще шел ко мне, а я уже знал, что именно он мне скажет. Чувствовал. Маляров вошел в комнату и, не глядя мне в глаза, переложил какую-то книгу с места на место, поправил кружку, стоявшую на столике, убрал чистые листы бумаги. Я терпеливо ждал. И наконец, подняв голову, он объявил:

– Ирина Хаусман сегодня умерла в палате реанимации. Кто-то отключил аппаратуру. Это произошло примерно полтора часа назад. Сейчас там работают следователи, пытаясь установить, кто именно там мог появиться.

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но выдавил лишь звуки, похожие на мычание. Он смотрел на меня с явным сочувствием. Кажется, Маляров начал понимать, какую роль играла эта женщина в моей жизни. Я поднял руку, поднес ее к глазам и заплакал. Он сидел и молча смотрел на меня, как я плачу, даже не пытаясь меня остановить. А я беззвучно плакал, и мне не было стыдно за свои слезы.