Рай без памяти (изд.1997 г.)
Шрифт:
– Интересно, – шепнул я по-русски Зернову, – почему это «облака» моделировали ателье в духе наших бабушек?
– «Облака» не моделировали этого ателье, – буркнул сквозь зубы Зернов, – его обставили владельцы сообразно своему вкусу. Не всякому нравится мебель модерн и абстрактная живопись.
Девушка не слыхала нас – она заспешила к лестнице на второй этаж и уже с верхних ступенек крикнула:
– Подождите минутку, сейчас вернусь. Кто бы мог подумать, что вы явитесь ночью!
Я так и не мог рассмотреть ее – она то поправляла волосы, то протирала
С досады Толька снял со стены гитару и забренчал, а меня заинтересовала книжка на полочке. То был томик стихов на французском языке без имени автора на обложке. Стихи я перелистал: показалось, что узнал Элюара, но без уверенности – знатоком французской поэзии не был, просто среди моих языковых французских пособий стояли на полке и стихи Элюара и Арагона. По всей вероятности, это был воспроизведенный по памяти сборник – поэтический набор кому-то памятных строк.
– А есть ли у них свои поэты? – подумал я вслух.
– Почему же нет? – откликнулась за моей спиной девушка.
– Потому что нет поэтических традиций, – сказал я, не оборачиваясь.
– А то, что вы держите?
Я обернулся и обомлел. Замарашка превратилась в Золушку на балу у принца, еще не потерявшую свой золотой башмачок. Тоненькая до худобы, с резко выпирающими ключицами, с неправильными чертами лица, она казалась привлекательной, даже красивой именно своей неповторимой асимметричностью.
– Я тоже пишу стихи, – сказала она с вызовом.
– Так прочтите! – закричал я.
Она засмеялась. Лед был сломан.
– Ну зачем же начинать со стихов? Начнем с документов. Кто из вас Жорж Ано?
Я поклонился и получил книжечку в синей обложке с моим новым французским именем. Такие же книжки получили и мои переименованные друзья. Девушка сделала книксен и заключила:
– А я – Маго Левек. Теперь вы знаете меня, а я вас. Значит, четыре отдельных фото? – подмигнула она. – Заказ выполнен.
– И одно общее, – прибавил я.
Она тотчас же ответила:
– Отель «Омон». Тихий недорогой пансионат. Полиция туда почти не заглядывает – уважает хозяина. Вам отведен двухкомнатный номер – больше не смогли: отель переполнен. Зато на втором этаже и с водой.
– Что будем делать? – спросил Зернов. – Нужно еще с кем-нибудь встретиться?
– Нет. По вопросам, связанным с работой и жительством, будете иметь дело со мной. Надеюсь, что недоразумений не будет. Вы, например, получаете довольно почетный пост. Когда мы обсуждали вопрос о вашей работе, выяснилось, что мэру нужен ученый секретарь. У мэра хобби: история Города во всех ее аспектах – промышленном и социальном. По-моему, именно то, что вам требуется. Вы знаете стенографию?
Зернов кивнул. Все знал этот человек!
– Кто из вас специалист по фото?
Теперь
– Вы будете работать по заданиям нашего ателье. Соглашение подпишем завтра. Теперь вы… – Она повернулась к Мартину и невольно залюбовалась им: привлекателен был, собака. – Мне говорили, – продолжала она, – что вы могли бы управлять грузовиком.
– На чурках? – усмехнулся Мартин. – Не пробовал. Но, думаю, справлюсь.
– А вот как быть с вами – не знаю, – заключила она, обращаясь к Тольке. – Пока ничего не подыскали.
– Разве у вас нет института прогнозов?
Она явно не поняла вопроса.
– Прогнозов погоды, – пояснил Толька.
– А что такое «прогнозов»?
– Предсказаний.
– У нас предсказывают погоду только ревматики, – улыбнулась Маго и вдруг увидела на столе мой надкушенный пластмассовый банан. – Неужели пробовали? – спросила она сквозь смех.
– Попробуешь, если со вчерашнего вечера ничего не ел.
Она засуетилась:
– Есть вчерашние сандвичи с сыром и немного бренди. Не возражаете?
Мы не возражали, набросившись на сандвичи, как голодные коты. Благодушие возвращалось вместе со съеденным сыром. А Толька, проглотив свою порцию, даже забренчал на гитаре.
Он запел свою песенку о «всадниках ниоткуда», одно время самую популярную на Земле. Он пел ее по-французски, придыхая и грассируя, как Ив Монтан на пластинках. Я вспомнил Париж и ахнул: Толька никогда не пел ее так, а ведь это был шлягер!
Маго не могла понять смысла, но свое восхищение выразила по-своему: обняла и поцеловала смущенного Тольку.
– Есть профессия, – сказала она решительно, – и никаких споров! Вы – шансонье.
14. ЗОЛОТОЙ ГАЛУН
В открытое окно отеля, выходящее на узкую темную улочку, почти не заглядывает солнце. Только рано поутру, но я обычно просыпаюсь позже и вижу в окно облысевший каштан и кирпичную стену. Света не больше, чем в колодце. В плюшевых портьерах гнездится пыль. Как все знакомо здесь, вплоть до памятных канделябров на камине с толстыми свечками! Такие же свечи в люстре над столом. По вечерам их зажигает специальный служитель. Он же тушит их в полночь, наступающую по-здешнему в девять часов. Есть и еще отличие от земного «Омона» – на стенах нет картин. Их заменяют фотографии Города и огромная афиша с портретом Тольки и анонсом: «Олимпия». Ежевечерне – Толли Толь».
Сам Толли Толь уже встал, хотя до завтрака еще полтора часа, а завтракаем мы, как и у Стила, в шесть утра, спешить нам обоим некуда. Он тихо бренчит на гитаре, подбирая мелодию к французским словам. Говорит по-французски плохо, но произношение у него превосходное и поет с чувством. Только что именно, разобрать не могу: бурчит вполголоса себе под нос.
Всплывает в памяти знакомая картинка: именно так родилась песня о «всадниках», когда я дремал под его бренчание.
Я лениво потянулся на скрипучем диване и спросил, не открывая глаз: