Рай
Шрифт:
Юсуф не отвечал, и после короткой паузы Халил вздохнул:
— Ладно, береги себя для своей принцессы. Но послушай, госпожа хочет тебя видеть, — сказал он.
— Нет! — устало запротестовал Юсуф. — Это уж чересчур. Зачем? Просто скажи ей, я не стану ходить в сад, если она этого не хочет.
— Опять ты про сад! — рассердился Халил. И дважды зевнул, прежде чем продолжить: — Сад тут ни при чем. Не о том ты думаешь.
— Я все равно ее не пойму, — чуть помедлив, ответил Юсуф.
Халил снова засмеялся.
— Ну да. Но она не говорить с тобой хочет — она хочет тебя видеть. Я же говорил, она смотрела на тебя, когда ты работал в саду. Я тебе об этом говорил. А теперь она хочет видеть тебя вблизи. Хочет, чтобы ты предстал перед ней. Завтра.
— Но почему? Зачем? — твердил Юсуф, сбитый с толку и словами Халила, и его тоном. В этих словах звучали
— Объясни же мне! — чуть не вскрикнул Юсуф. — В чем дело? Я давно не ребенок. Что ты мне готовишь?
Халил зевнул и придвинулся ближе, словно собирался тихонько что-то сказать. Но опять зевнул — еще и еще раз — и откатился в сторону.
— Объяснять долго, правда, длинная история, а я очень устал. Завтра, в пятницу. Я тебе все расскажу завтра, когда мы пойдем в город.
5
— Слушай, — велел Халил. Они побывали на пятничной молитве, побродили по рынку, не обменявшись ни словом, и уселись на парапете близ набережной. — Ты был очень терпелив. Не знаю, известно ли тебе хоть что-то, много ли тебе рассказывали и многое ли ты понял, так что я расскажу все с самого начала. Ты уже не ребенок, и неправильно скрывать от тебя такие вещи. Но мы так устроены — храним тайны. Лет двенадцать назад сеид женился на госпоже. Он был мелким торговцем, ездил на Занзибар, привозил оттуда ткани и инструменты, табак и вяленую рыбу, а туда возил скот и бревна. Она тогда только что овдовела, унаследовала богатство. Ее мужу принадлежали несколько дау, которые плавали вдоль всего побережья, доставляли всевозможные грузы. Зерно и рис из Пембы, рабов с юга, пряности и кунжут с Занзибара. Хотя она уже не была молода, ее приданое привлекало знатных и честолюбивых мужчин. На протяжении года она отвергала всех женихов, и о ней пошли слухи. Знаешь, как это бывает, когда женщина отказывается выйти замуж. Некоторые люди стали говорить, что она больна или обезумела от горя. А другие — что она бесплодна и даже что она предпочитает мужчинам женщин. Те женщины, которые передавали госпоже предложения о браке и приносили ее ответ семьям заинтересованных мужчин, говорили, что такой уродине задаваться не след.
А потом до нее дошли слухи — из среды деловых людей — о сеиде, который был на много лет ее моложе. В ту пору о сеиде все отзывались хорошо, так что вместо всех женихов со связями она предпочла его. Были деликатно переданы слова ободрения, из рук в руки перешли кое-какие дары, и через несколько недель они стали супругами. Не знаю, какое соглашение они заключили, во всяком случае, сеид взялся вести ее дела и добился процветания. От морской торговли он отказался, продал все корабли — и стал тем сеидом, какого мы с тобой знаем, купцом, путешествующим далеко вглубь страны.
Мой Ба владел небольшим магазином в деревне на побережье Мрима, к югу от Багамойо. Это я тебе уже рассказывал. И еще была моя Ма и два старших брата и сестра. Жизнь небогатая, братья часто нанимались работать на кораблях. Не помню прежних посещений сеида, возможно, я был тогда слишком мал, но однажды я увидел его. Мой отец разговаривал с ним так, как ни с кем другим. Мне ничего не объясняли, я был всего лишь мальчонкой, но я слышал, как родители говорили о сеиде после его отъезда. Ма говорила, он сын дьявола, а теперь им завладела дочь иблиса, или африта, или кого похуже. Он пес и сын пса… он колдует и так далее. Такие вот безумные речи. Когда сеид появился снова, несколько месяцев спустя, он провел у нас два дня. Привез мне подарок, кружевную куфи, расшитую узором из жасминовых кустов и полумесяцев. Я ее до сих пор храню. К тому времени я уже догадался, подслушав столько разговоров, что мой Ба должен сеиду деньги — взял взаймы для моего старшего брата, чтобы купить долю в деле, которое пошло прахом. Брат с друзьями купил рыбацкую лодку в Микокони, а лодка наскочила на риф. Наш магазинчик был слишком ничтожен, мы никогда не смогли бы вернуть эти деньги. Через два дня сеид уехал. Я видел, как мой отец несколько раз поцеловал ему руку при прощании, а потом сеид подошел ко мне и дал монету. Думаю, отец выражал благодарность за то, что сеид предоставил ему отсрочку, но тогда я этого не понимал. Мне так ничего и не сказали, но нельзя было не заметить, каким несчастным и злым сделался мой Ба. Он орал на нас всех и часами не поднимался с коврика для молитвы. Однажды он побил самого старшего из моих братьев поленом, и никто не мог его остановить — он кричал, с мукой и слезами,
А потом однажды явился этот дьявол Мохаммед Абдалла, забрал меня и мою сестру и доставил нас сюда. Мы должны были служить залогом, рехани, пока наш Ба не выплатит долг. Он умер вскоре после этого, мой бедный Ба, а Ма и братья вернулись в Аравию и оставили нас здесь. Просто поднялись и уехали, оставили нас здесь.
Халил умолк и уставился на море, а Юсуф почувствовал, как щиплет глаза соленый ветер, поднимающийся над водой. Потом Халил несколько раз кивнул сам себе и продолжил:
— Уже девять лет я живу у сеида. Когда нас сюда привезли, в магазине был другой парень, примерно тех же лет, что я сейчас, он научил меня этой работе. Его звали Мохаммед. По вечерам он закрывал магазин, курил гашиш и отправлялся на поиски женщин. Моя сестра стала служанкой госпожи. Ей было семь лет, и госпожа внушала ей страх. — Внезапно Халил рассмеялся, хлопнул себя по бедру. — Машалла, она все время плакала, и меня звали поговорить с ней, успокоить. Я спал во дворе при доме, а если шел дождь, прятался в кладовке с едой. Когда магазин закрывался и Мохаммед отправлялся по своим грязным делишкам, я заходил туда и ложился спать. Госпожа уже тогда была безумна. У нее болезнь — большая метка на лице, во всю левую щеку до шеи. Она закрывает лицо, когда я рядом, но сама мне сказала. Моя сестра… она говорит, госпожа часто смотрит на себя в зеркало и плачет. Когда я лежал во дворе, она приходила и смотрела на меня, а я притворялся, будто сплю. Она ходила вокруг, бормоча молитвы, прося Бога облегчить ее боль. При сеиде она смолкала и обращала свою боль против Амины и меня. Винила нас во всем, ругала грязными словами. А когда сеид уезжал, она снова сходила с ума и блуждала в темноте.
А потом появился ты. — Халил ухватил Юсуфа за подбородок, повернул его голову из стороны в сторону, усмехаясь ему.
— Что произошло с Мохаммедом? — спросил Юсуф.
— Он ушел однажды, когда сеид замахнулся на него, оттого что цифры не сошлись. Попросту поднялся и ушел. Не знаю, связан ли он… Он никогда не говорил со мной ни о чем, кроме дел в магазине. Сеид уехал на несколько дней и привез тебя, несчастного мальчишку-суахили из диких мест, чей Ба оказался таким же дураком, как мой. Наверное, он хотел, чтобы я подготовил замену для работы в магазине к тому времени, когда сам перестану служить ему. Вот так ты попал сюда и стал моим младшим братцем, — подытожил Халил и снова потянулся к подбородку Юсуфа, но Юсуф оттолкнул его руку.
— Продолжай! — потребовал он.
— Госпожа прячется от людей. Она никуда не выходит. Ее посещают лишь немногие родственницы или такие люди, которых она не может не принять. Она велела мне развесить зеркала на деревьях, чтобы любоваться садом, не выходя за дверь. Так она увидела тебя. Каждый раз, когда ты приходил трудиться в сад, она смотрела на тебя в зеркало. И от этого сделалась еще более сумасшедшей. Сказала, что ей тебя послал Бог. Послал излечить ее.
Юсуф призадумался, его охватил благоговейный ужас и разбирал отчаянный смех.
— Как это? — спросил он наконец.
— Сначала она говорила, она исцелится, если ты помолишься над ней. Потом потребовала, чтобы ты на нее плюнул. Слюна благословенного Богом обладает большой силой, сказала она. Мол, однажды она видела, как ты обхватил ладонью розу, и тогда уверилась, что твое прикосновение ее вылечит. Она сказала, если ты прикоснешься к ее лицу так, как к той розе, ее болезнь отступит. Я пытался остановить тебя, но ты был одержим этим садом, ты все время туда ходил. Когда сеид вернулся, она уже не могла скрывать свое безумие, она все ему рассказала. Одно прикосновение руки этого прекрасного мальчика исцелит рану в моем сердце. Тогда-то сеид и увез тебя прочь, оставил в горах. Ты ни о чем не подозревал? Амина рассказывала мне, что госпожа пряталась под стеной, когда ты работал в саду, и взывала к тебе, умоляла сжалиться над ней. Разве ты не слышал, что она говорила?
Юсуф покачал головой:
— Я слышал только голос. Думал, она ворчит на меня, велит уйти. Иногда она пела.
— Она не поет, — ответил Халил, а потом нахмурился. — То есть я вроде бы никогда не слышал, чтобы она пела.
— Наверное, мне пригрезилось. Порой ночью мне кажется, будто в саду звучит музыка, а ведь такого не может быть. Один из путешественников, останавливавшихся у Хамида, рассказывал про сад в Герате, столь прекрасный, что всем, кто туда приходил, слышалась музыка, сводящая с ума. Так описал это поэт. Наверное, поэтому и мне стало такое мерещиться.