Райгород
Шрифт:
На самом же деле произошло следующее.
Впечатленный рассказом о тревогах и тяготах жизни в оккупации, капитан Буряк неожиданно для себя растрогался. Пока он сочувственно кивал головой, Гройсман выставил на стол портфель и широко его раскрыл. Портфель был доверху набит деньгами и драгоценностями. Не дав Буряку опомниться, Лейб сообщил, что давно собирался сделать взнос в Фонд Победы. Чтоб построили танк или самолет… Он слышал, такое возможно. Но, к сожалению, не было шанса воплотить это в жизнь. Сами понимаете… Буряк понимающе кивнул. И вот теперь, продолжил Гройсман, случай наконец представился! Война не закончена, он хочет помочь
Услышав все это, капитан Буряк растерялся. В его работе такое происходило впервые. Все всегда было просто: свой – это свой, а враг – это враг. Последних он нутром чувствовал, за версту чуял. И раскалывал в два счета, как орехи щелкал. А здесь все как-то затейливо выходит… Вроде жил этот Гройсман на оккупированной территории, работал на врага – значит, чужой. А в то же время вроде как жизни сохранял, людей спасал… Получается, герой-подпольщик… Хотя, с другой стороны, где он столько денег и драгоценностей взял? Может, украл? Но воры не отдают деньги в Фонд Победы. И опять же, если Родине помогает, так почему просит никому не рассказывать и расписку не требует? Может, он провокатор? Но провокатор так себя не ведет. Не дрожит от страха, как осиновый лист. В общем, черт знает, что… Примерно так размышлял окончательно утративший присутствие духа капитан Буряк.
Не придумав ничего лучшего, он поднял глаза и, заикаясь, пробормотал:
– Это ж не шутка, товарищ Гройсман! Д-дело ж уже, вот, з-заведено! Если н-начальство узнает, я сам под т-т-т-трибунал пойду.
– Понимаю… – сказал Гройсман. – Только не надо так переживать. Вы думаете, я не волнуюсь? Между прочим, за вас даже больше, чем за себя! Но есть тут у меня одна идея. Разрешите изложить?
В итоге «Дело» Гройсмана Лейба Сендеровича под номером таким-то с датой такой-то было по всем правилам оформлено и со штампом «Подозревается в сотрудничестве с оккупационными властями» направлено «вверх по начальству». А гражданин Гройсман Лев Александрович, потерявший документы в период оккупации, на второй день после допроса отправился в паспортный стол оформлять новые документы. Лев Александрович к Лейбу Сендеровичу никакого отношения не имеет. И отвечать за него, соответственно, не может! Как говорится, нет человека, нет проблемы.
Глава 11. Заготовитель
После войны Райгород-Подольский стал районным центром. Дом, который Гройсман когда-то купил под магазин и где в годы войны была больница, к нему уже не вернулся. Там недолго размещалась районная прокуратура, а потом в дом въехала новая организация – контора Райпотребсоюза.
Роль Потребсоюзов была диковинной. Созданные для заготовки, переработки и продажи сельхозпродукции, они владели складами, магазинами, транспортом и даже перерабатывающими заводами. Собственность эта была не частная и не государственная, а кооперативная. То есть коллективная. Что в советской реальности означало – ничья.
Но ничьей собственности, как известно, не бывает. Всегда есть хозяин. Кто? Как правило, кто распоряжается, управляет, тот и хозяин. Пусть
Неудивительно, что именно сюда, в Потребсоюз, Гройсман и устроился на работу после войны. Шутил, что ходит на работу, как домой. Должность его называлась «заготовитель».
– Что это значит? – с тревогой поинтересовалась Рива, когда Лейб сообщил о новом назначении. – Как это называется по-еврейски?
Как по-еврейски, Гройсман не знал, но суть объяснил. Берешь в конторе под отчет деньги, например, сто рублей. Едешь в села непосредственно к колхозникам или на базары и покупаешь на эти деньги фрукты, овощи, молоко, мясо, мало ли… Что поручили, то и покупаешь. Платишь крестьянам не сто, а как сторгуешься. Скажем, девяносто или даже восемьдесят. Товар привозишь, сдаешь в контору и отчитываешься за все сто. В итоге – десять-двадцать рублей – чистый заработок.
Рива пожала плечами и сказала, что по-еврейски такого слова действительно нет. И через мгновение заметила:
– «Передовик», «ударник», «заготовитель»… Какая власть, такие профессии!
Тем не менее при кажущейся простоте в работе заготовителя было много сложностей и тонкостей: поиск товара, оценка качества, особенности учета. Ну и, конечно, нюансы человеческих отношений. Гройсман быстро, буквально за год-два, достиг в своем новом деле высочайшего мастерства. О его профессионализме ходили легенды. Жирность молока он определял по цвету. Возраст бычка – по форме рогов. Вес коровы – на глаз. Качество фуража – по оттенкам запаха. Начинающие заготовители из других районов ездили к нему учиться. Колхозные агрономы не утверждали планы посева и график сбора урожая, не поинтересовавшись мнением Гройсмана. Районный зоотехник формально подчинялся начальнику сельхозуправления, но за советом приходил к Гройсману. Случалось, что без его одобрения акт о выбраковке скота считался недействительным.
Работал Гройсман много и тяжело. Вставал в три утра. Наскоро умывшись, быстро читал утреннюю молитву. (Кстати, не потому, что строго соблюдал традицию. Просто заметил, что в те дни, когда он этого не делал, что-то обязательно шло не так.) В полчетвертого Гройсман завтракал. На завтрак Рива подавала ему селедку с маринованным луком, тушеную телятину с картошкой и сто грамм водки в граненом стакане. Ровно в четыре к дому подъезжал грузовик с водителем, и Гройсман отправлялся на заготовки. Пыля по ухабам летом, застревая в сугробах зимой, увязая в непролазной грязи в межсезонье, он неутомимо объезжал соседние села и местечки в поисках нужного товара.
Сельские жители относились к нему хорошо. С нетерпением ждали приезда. Готовили свежее, утренней дойки, молоко, сливки, сметану, масло. Оставляли лучшие туши забитого накануне скота. Загодя выставляли во дворах аккуратно сложенные в мешки и ящики овощи и фрукты.
Гройсман отвечал колхозникам взаимностью. Детям привозил конфеты. Женщинам дарил незатейливую кухонную утварь, цветастые головные платки и отрезы недорогой материи. Мужиков снабжал инструментами, привозил дефицитные в то время гвозди и проволоку. Кроме того, щедро угощал их казенной водкой. Но самое главное – рассчитывался наличными. Для пораженных в правах и лишенных паспортов колхозников это был чуть ли не единственный в то время источник «живых» денег.
Конец ознакомительного фрагмента.