Райна, королевна Болгарская
Шрифт:
— Пойдем, королевна! — повторила шепотом Неда.
— Куда? — спросила опять Райна.
— Бежим от злодеев, кони готовы, Обрень ждет…
Райна по первому движению, казалось, готова была встать и идти за Hедой, но вдруг задумалась и громко произнесла:
— Нет! пусть ведут меня в храм божий!
— Что, что такое? — спросила, вдруг очнувшись, Тулла.
— Ничего, — отвечала Неда дрожащим голосом.
Мутные глаза старухи снова закрылись, и голова повисла на плечо.
Неда стала на колена перед Райной, схватила ее руки и только взорами, полными слез, умоляла ее идти за собой.
— Нет! — повторила Райна решительно.
Неда
— Все пропало! — проговорила Неда, взглянув в окно. Рано на другой день явился к изнуренной Райне комис,
взял ее за руку и сказал бездушно-нежным, отеческим голосом, что в день торжества великой победы, когда все царство в радости, и она должна снять плачевную одежду и облечься в светлую, венчальную.
— Я готова, — отвечала Райна. Смертная бледность покрыла ее лицо, рука ее дрожала в руке комиса, но она твердым голосом произнесла: — Я исполню волю родителя!
Ясное утро заволокло облаками, день был пасмурный, на небе копились тучи, но дождь не падал на землю. Так и юное чело Райны затмилось горем, на очах копились слезы, но ни одна слезинка не упала на грудь.
День был начат торжественным обрядом и пиром народным. К вечеру весь город осветился, собор и палаты королевские горели огнями. Между собором и палатами на площади народ уже ликовал около выставленных бочек вина.
В это время Райна облачилась в златотканые новые одежды. Подруги расплели девичью косу ее и заплели снова в две косы, прицепили к ним струи золотой канители. На грудь ее возложили луницу гривенную, [27] вокруг шеи жемчужное ожерелье, убрали всю драгоценными серьгами перстнями, обручами.
Райна ни слова. Неда держала уже червленицу, чтоб накинуть ее на плеча королевны, и качала головою с горестным чувствам, но не смела плакать. Тулла стояла с покрывалом, заключающим наряд невесты, как Морана, [28] готовая накинуть верву [29] на шею девы, которую идольники обрекали по жребью зарезать богам.
Note27
Полукруглое драгоценное ожерелье, отличавшееся от гривны тем, что застегивалось на плечах, а не вокруг шеи. — А. Б.
Note28
По предположению Вельтмана, Морана — дух ужаса в древнеславянской мифологии. — А. Б.
Note29
Веревку. — А. Б.
Комис отпустил сына в церковь в сопровождении братьев и вельмож, а сам отправился в освещенные королевские палаты, где должна была праздноваться свадьба королевны с его сыном.
Самуил уже в храме соборном, в блестящей одежде, в багряной мантии. Нетерпеливо ждет он невесты. Облик его некрасив, но черные глаза ярки. Владыко в облачении, собор полон боляр и вельмож. У входа королевская стража.
Вот посереди общего молчания загремел клирос. Самуил встречает невесту свою. Райна под покрывалом вступает в храм
— Прочь, злодей! — вскрикивает она и, откинув покрывало, вбегает на амвон… — Боже! и вы, братья! дети отца моего! — произносит она прерывающимся голосом. — Избавьте меня и царство от его убийц!.. Нет здесь кровных моих, Бориса и Романа, которые бы отмстили хищнику власти за пролитую кровь короля, но есть здесь верные ему, и я, дочь его, сирота, перед богом и вами вызываю на суд тень отца моего и его убийц.
— Обезумела! помогите, помогите! — вскричал громогласно побледневший как смерть Самуил, бросаясь к Райне.
— Прочь, убийца! — вскричала Райна. Хотела говорить, но голос ее был беззвучен посереди восклицаний Самуила; она заколебалась и упала на руки подбежавших женщин.
Ее понесли из храма.
— Постойте, дайте я донесу ее! — раздался чей-то голос в темноте под сводом выхода на паперть, и кто-то выхватил Райну из рук Неды и болярынь, своротил в боковую дверь и исчез.
Подруги ее и Тулла торопятся протесниться сквозь толпу вслед за нею, но у входа в храм раздается народный крик:
— Идут, идут!
Толпа нахлынула к паперти навстречу выходящим, оглашая своды восклицаниями своего восторга. Едва показался в дверях Самуил, кидая мутные вокруг себя взоры…
— Гей, гей! — крикнула толпа, и его схватили на руки и понесли к палатам королевским.
Комис ожидал молодых в трапезной перед престольного палатою, где была великолепная столица королевская под парчовым шатром. Тут должны были восседать молодые и принимать поздравления.
Окруженный сановниками королевскими, комис восседал, как преобладатель царства. На нем была пурпуровая царственная мантия, недоставало только, вместо драгоценной капы, [30] венца королевского и, вместо властного костыля, державы; но посереди королевских оруженосцев и сановников он величался как король.
Note30
Шапки. — А. В.
Нетерпеливо ожидая конца обряда, он был мрачен, но взор его просветлел, когда послышались клики народа.
— Идут! — сказал он, вставая.
Шум близко, в сенях встречные певцы запели славленье, идут рядами, становятся у дверей трапезной. Комис готовится принять молодых в объятия. И вот с безумным криком народ несет сына его на руках.
Самуил страшен, мечет исступленные взоры, хочет вырваться, но толпа проносит его прямо в престольную палату. Тут только раздается: "Стой, братья!" — и Самуила чинно становят перед отцом на землю, снимают шапки и здравствуют.
— Где ж владыко? Где молодая? — спрашивает комис сына; а он смотрит неподвижными глазами на шатер королевский, дрожит всем телом, схватил отца за руку.
— Король! король! — раздалось по всей палате.
Комис оглянулся — на престоле сидит король Петр и подле него Райна.
Как вкопанный смотрит комис на видение, а взор уже помутился, лицо помертвело, члены онемели, но казалось, силы духа превозмогли ужас; он бросился вслед за другими вон из палаты и грянулся в трапезной, как пласт о землю.