Райотдел
Шрифт:
— А на что я все это время жить стану? Потом — мне ведь от них характеристика нужна, чтобы я в нормальное место мог устроиться, — кто мне тогда даст ее?
— Это уже твои заботы. Я только говорю, что этот путь куда честнее того, что ты выбрал.
— Яс-сно… — сквозь зубы произнес Носов. — Значит, не советуете… под сомнение ставите мою порядочность…
— Давай-ка пойдем прогуляемся, — предложил Литвак. — Не будем горячиться…
Под шустрыми взглядами дочерей-подростков Носов обулся, и они вышли на улицу. Тепло, весна. Как пахнет от земли и от деревьев…
— Трудно стало жить, — сказал вдруг
— Может, кажется — перетрудились, перенапряглись, — так тоже бывает…
— Я считаю, что тебя просто подставляют.
— Кто?! Да вы что такое говорите, Илья Романыч?..
— Слушай, слушай меня… Я изучил твою ситуацию, и можешь мне верить. Я ведь ничего не имею против того, чтобы ты учился в аспирантуре у Морсковатых. Он неплохой, безвредный мужик, безвольный только, трусоватый, он ради собственного покоя хоть на что согласится. А тут, поскольку инициатива относительно тебя исходит из парткома — они с Мухиным и завибрировали. Хоть кандидатура в аспиранты и была утверждена уже факультетским ученым советом. Есть у него такой Костя Томилин. Хороший парень, умница. Я хотел его на третьем курсе в свой кружок переманить, да он не поддался. И вот — отработали назад. Нет, я бы костьми лег, не дал. Ты слушай, Миша, — доцент остановился, взял Носова за рукав, — не суйся лучше в это дело, а? Право, так будет лучше. И честнее. Учти: на факультете все знают, каким путем тебя стараются к нам затащить. Отсюда — соответствующее будет и отношение.
— Что вы меня пугаете? — разозлился Носов. — Я к вам как к человеку, думал, поможете, подскажете — а вы какие-то гадости говорите… Как я теперь откажусь от аспирантуры, вы подумайте?! Когда уже и жена, и на работе все знают… Что я — такой уж глупый, что ли? Все равно чего-нибудь накатаю за три-то года. Не напишу — тоже невелика беда. Зато хоть огляжусь немного, жизнь снова увижу. Я ведь в кошмаре живу: грязь, пьянь, воры, педерасты… Нет, буду поступать. А тот парень пускай на мое место определяется — узнает хоть, что почем…
— Что ж, — подумав, сказал Литвак. — Несколько лет на следствии — действительно не потеря. Глядишь, к тому времени я и сам защищусь, тоже аспирантуру выпрошу… К себе буду его звать. Парень способный, из него выйдет отличный трудовик. А ты бы все-таки послушался меня, Миша. Там ведь еще три вступительных экзамена надо сдавать — справишься ли? Или надеешься, что Кириллин тебе все устроит? Он устроит… Но я не думал, что ты такой податливый. Надо крепче держаться.
— Я держался, покуда мог. Не могу больше.
— Дело твое. Давайте, сваливайте эту Клюеву. От нее уже всему вузу житья нет. Теперь на естественные факультеты аж перекинулась, скрытых сионистов и диссидентов там ищет. Вот смех на палочке — не могут выгнать с работы свихнувшуюся бабу! Ну пока, Миша! А все-таки подумай.
Легко ему говорить…
Часть шестая
— Не-ет, ты не ханыга, — говорил бывший следователь. — Ты за просто так меня не замочишь, у тебя руки дрожат… хе-х-хе-е…
Был ветреный вечер, тусклая лампочка горела в убогой каморке. Человек, пришедший сюда с желанием убить хозяина, сидел, горбясь, на табуретке. Вдруг он поднялся, распрямился — и нож упал на стол, перед лицом Носова.
— Тогда давай — сам меня добей. Охота мне все это кончить, ей-богу…
— Зачем, зачем? — испуганно спросил Носов. — Ты меня на преступление не толкай — не забывай все ж таки, кто я такой!
— Вот это вы и есть: на убийство, на расстрел отправить — с полной радостью, а чтобы самому — извините, никогда! А какая разница?
— Как же, как же! Это ведь государство обязано карать. И специальных держать людей. Как ты можешь об этом судить, необразованный вахлак?!
— Значит, по-человечески никого уж и осудить нельзя? Только через государство?
— Ну, как… Человек — это одно, это мораль. Морально-то я тебя хоть сколько могу судить — да что толку? А вот если государство, карающие органы за шкирку ухватят — тогда и завертишься, завоешь — х-ха-а!..
— Да уж, завоешь… Только хватает-то, судит, приговоры исполняет не государство. Люди это делают. А они все разные. Сегодня один закон на этот счет, завтра другой — а человеку все жить надо. Семья, положение… он и служит. Ему все равно, какой закон применять.
— Не совсем так. Не совсем…
Встречи их перевалили уже на пятый день. Незнакомец уходил на ночь куда-то — и появлялся утром. Сидели, говорили, пили вино. Сам гость пил, правда, немного — это Носов нагружался уж капитально. Ему надоела игра в кошки-мышки: ну чего медлит, мотает душу? Одно бы уж к одному… Но он ходил осторожно, кругами. И сегодня взорвался:
— Я не пойму: какого хрена ты ждешь? Уйди, скройся, ляг на дно куда-нибудь! Ты что — поросенок, что ли, не соображаешь, куда дело катится?
— Все соображаю, не такой дурак… Но посуди: куда я отсюда побегу? По канализационным люкам ночевать? Тут хоть меня, в случае чего, похоронят как человека, а там загнусь — кинут в землю, словно собаку…
И снова был вечер, и было утро.
Горела тусклая лампочка, сочилась вода из ржавых труб.
ДНИ ЭКСТРЕМУМА
ЧЕТВЕРТОЕ МАЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ
Вроде бы начало мая выпало удачное: целых три дня отдыха! Однако уже третьего Михаил чувствовал себя неспокойно: все переделано, обо всем переговорено… какого черта! Столько дел на работе. Текут сроки — для них ведь нет выходных и праздников. Еще выпало тяжкое бремя на последний день досуга: решать финансовые проблемы, искать деньги. Их вечно не хватало — у обоих вычитали за кредит, к получке нарастали долги, не успеешь расплатиться с ними — снова надо занимать.
И пришлось идти на самое тяжкое: тащиться к Лилькиным старикам, унижаться, выслушивать нудное зуденье, наказы и попреки, удовлетворять нечистое праздное любопытство — все с благочестивым, покаянным видом. Он выскочил от них бешеным, Лилька боялась даже заговорить с мужем.
Таким же петухом он поскакал следующим утром на службу: ух, берегись! — сейчас полетят клочки по закоулочкам… Но сначала предстояло высидеть совещание, что проводила в бормотовском кабинете сменившая его Анна Степановна Демченко. Петр Сергеич приказом от двадцать девятого апреля был назначен начальником инспекции по личному составу управления.