Райский уголок. По велению сердца
Шрифт:
Свет лампы отбрасывал колеблющиеся тени на стену и потолок. Где-то в верхней комнате по-прежнему громыхала ставня, ритмично и монотонно.
Коридор, ведущий в кухню, остался прежним. Под ногами все те же старые, потертые и неровные каменные плиты. Кэрри припомнила, как будучи ребенком, играла на полу. Она придумала сложную игру со стеклянными шариками и хранила ее от всех в тайне. Ока могла часами заниматься этой игрой, но для каждого, кто проходил по коридору и мог упасть, наступив на шарики, игра становилась небезобидной.
Она рассеянно улыбнулась, вспоминая об этом, и протянула
Кажется, прошла целая вечность, прежде чем она заставила себя сдвинуться с места.
Ветер. Это был всего лишь ветер. Что еще это могло быть?
Стараясь двигаться как можно быстрее, она толкнула кухонную дверь и шагнула внутрь. Остановилась, осторожно всматриваясь в темноту; тяжелые, гулкие удары сердца оглушали ее. При дрожащем свете лампы она заметила, что в комнате ничего не изменилось: железная кухонная плита занимала одну сторону, огромный кухонный шкаф для посуды — другую, в центре на кафельном полу стоял большой стол, а вокруг него несколько самых разных стульев.
А на столе лежали остатки незатейливого ужина. Хлеб, сыр, недопитая бутылка вина.
Она остановилась, как вкопанная.
В комнате было уютно. Мягкое тепло исходило от кухонной плиты. И теперь она точно определила этот характерный запах, который почувствовала, войдя в холл.
Сигаретный дым.
В доме кто-то был.
Она так дрожала, что едва смогла заставить себя сдвинуться с места. Очень-очень осторожно она поставила лампу на стол, Пламя перестало колебаться. На столе стоял трехрожковый деревянный канделябр; трясущимися руками она зажгла его и облегченно вздохнула, увидев ярко вспыхнувшее пламя.
И в этот момент она услышала позади себя звук чьих-то быстрых легких шагов, приближающихся к двери, в которую она только что вошла.
Помертвев от страха и затаив дыхание, она оглянулась, судорожно вцепившись пальцами в край стола.
Дверь отворилась, и в дверном проеме возникла стройная фигура молодого мужчины. На минуту он замер на пороге в нерешительности, затем быстро приблизился к ней так, чтобы при ярком свете лампы и свечей она смогла рассмотреть его. Худощавое умное лицо, высокий лоб под тонкими спутанными волосами, узкие глаза, сияющие ярким голубым светом, плотно сжатые губы. В одной руке он держал маленький фонарь, а другую протянул к ней ладонью вверх, всем своим видом желая показать, что не причинит ей вреда. Томительное молчание продолжалось несколько секунд. Затем раздался его голос.
— Кэрри, не бойся, это я. Ты не узнаешь меня?
Она издала невнятный звук, похожий то ли на рыдание, то ли на сдавленный смех.
— Лео! О, Лео! Неужели это ты? Как же я не смогла узнать тебя? Лео, Лео! Что ты здесь делаешь? — Два быстрых шага и она оказалась в объятиях кузена. Он был всего на пару дюймов выше нее, но его легкое тело было мускулистым и сильным, а руки, которые приподняли Кэрри с пола, сдавили ее так крепко, что она с трудом
— Кэрри, Кэрри! И о чем ты только думаешь — приехать сюда одной, в такую ночь! На моем месте мог оказаться кто угодно. Кто угодно! — Он немного отстранил ее и повернул к себе лицом. — Слезы? О, дорогая, не плачь!
Она шмыгнула носом.
— Я не плачу. Просто дорога была такой ужасной, и потом я очень испугалась, когда поняла, что в доме кто-то есть. — Непослушные слезы заливали ее улыбающееся лицо.
С легкой улыбкой, прикосновениями, настолько нежными, что она моментально лишилась остатков самообладания, он вытер ее мокрое от слез лицо и прижал к себе. А она продолжала плакать, уткнувшись в его плечо. Когда же, наконец, она успокоилась, он отпустил ее и, держа за руку, потянул к столу.
— Иди сюда. Садись. Выпей вина — будь умницей. — Она покачала головой. — Поверь мне, это как раз то, что тебе сейчас нужно. Когда ты ела в последний раз? У меня есть хлеб, сыр и немного цыпленка. — Он снял с ее плеч пальто и решительно усадил за стол, спокойно разговаривая и давая ей возможность прийти в себя. — Ешь, Кэрри. Тебе надо подкрепиться. — Он неожиданно улыбнулся широкой мальчишеской улыбкой, которую она так хорошо помнила с детства, и слезы вновь навернулись ей на глаза. — А пока ты ешь, я объясню тебе, что делаю в твоем доме. Это ведь теперь твой дом, не так ли?
Она робко кивнула в ответ.
Лео подошел к двери и повесил ее пальто на крючок.
— Я так и подумал, — сказал он, стоя к ней спиной.
Его голос оставался спокойным, почти невыразительным. — После всего того, что случилось между бабушкой и моим отцом, было бы странно ожидать от Беатрис другого, правда?
Она внимательно наблюдала за ним, за его темной, смутно очерченной фигурой, неожиданно оказавшейся вне круга света, падающего от лампы.
— Лео, а что произошло между бабушкой и дядей Джоном? Почему она, — Кэрри заколебалась, поняв, что собирается сказать «ненавидела», — так не любила его? В конце концов, он же был ее сыном.
Лео пожал плечами.
— Кто знает? Лично мне ничего не известно. Видимо, что-то семейное. — Он вернулся к столу и, наклонившись над ним, посмотрел на нее с мягкой лукавой улыбкой. Теперь, когда неприятный момент был позади, он говорил медленно, как бы размышляя сам с собой. — Ты знаешь, как иногда случается в семьях — возникает кровная вражда. Любовь перерождается в ненависть и всякое такое. Никто не может ранить нас так глубоко, как те, кого мы любим.
Невольно у нее возникла мысль: «Вот почему Артур, как бы он ни старался, не в состоянии глубоко ранить меня».
Он наклонился чтобы налить ей в стакан виноградного вина темно-вишневого цвета.
— Ты не возражаешь, если я закурю?
— Нет, разумеется, нет.
Она отщипнула кусочек цыпленка, потом подняла стакан, наблюдая за тем, как он вытащил из нагрудного кармана потертый, тускло светящийся серебряный портсигар и извлек из него сигарету длинными, пожелтевшими от табака пальцами. Слезы высохли, и теперь она могла рассуждать и говорить спокойно.
— Итак, что же ты здесь делаешь? — спросила она с едва заметным любопытством в голосе.