Райское яблоко

Муравьева Ирина Лазаревна

Под утро Зверев заснул, и ему показалось, что он лежит в постели рядом с Нежданой и обнимает ее. Но тут она шепчет, что нужно бежать – сейчас придет муж. Проклиная все на свете, Зверев с головой накрывается простынею, понимая, что лесничий тут же увидит, что в постели кто-то есть, но Неждана сильно надавливает своим локтем на левую сторону его груди, и он замирает. Лесничий входит в комнату, с грохотом снимает и бросает в угол свои мокрые, красные сапоги, смотрит на постель, но, не заметив на ней никого, кроме Нежданы, ложится прямо на простыню, и Зверев

начинает задыхаться. Он понимает, что нужно терпеть и ждать, пока этот мрачный хозяин уйдет, а то и его сейчас, словно индейку, разрежут топориком. Но тело лесничего давит на горло, и Зверев почти что теряет сознание.

– Да здесь же он. Что ты, не видишь? – сказала Неждана.

– Не вижу. А где? – И лесничий затрясся от хриплого смеха.

Зверев перестал дышать и умер. Смерть сделала его невидимым, и, радуясь своей свободе, он вылез из-под простыни и оказался не в доме лесничего, а на съемках своей новой картины по повести Алексея Толстого «Детство Никиты». Он вспомнил, что съемки остановились на том эпизоде, где Никита с отцом идут в деревню смотреть, как будет в хлеву отеляться корова. По поводу этого эпизода было много споров, и Зверева предупреждали, что он скатывается к ненужному физиологизму и натуралистичности, но он, как всегда, настоял на своем. Сейчас, в его сне, большая, с густыми прямыми ресницами, корова лежала на грязной соломе и громко мычала от боли.

– Снимайте, снимайте скорее! Где звук? – сказал быстро Зверев и хлопнул в ладоши.

Но рядом с ним не было ни одного человека, и вообще не было никого – ни птицы, ни зверя – одна большеглазая эта корова, смотрящая с робкой надеждой, как будто она ждала помощи.

Когда он проснулся в холодном поту, за окном синело холодное утро, и женские голоса спорили о чем-то по-литовски. Зеркало в ванной показало ему бледное, заросшее желтыми колючками лицо с затравленным и неприкаянным взглядом. Это лицо не могло принадлежать режиссеру Звереву, веселому и обаятельному человеку, коллекционирующему пейзажи. Это было лицо бомжа, привокзального попрошайки, и за плечами его не могли стоять ни международные фестивали, ни призы, ни дружеские отношения с Робертом Де Ниро. Была только пьяная русская жизнь.

Он выпил кофе в холле гостиницы и тут же пошел прямо в лес. Дорога занимала около часа, и, пока Зверев шел, он старался ни о чем не думать и ничего не загадывать.

На дворе уже не было следов вчерашней крови, их присыпали песком, и балку, всю в брызгах и красных подтеках, убрали. Неждана вышла на крыльцо, увидев его из окна, и стояла спокойно, высокая, тонкая, в бархатном обруче на длинных своих волосах.

– Одна ты? – спросил ее Зверев.

– Одна. Муж с братом пошли на охоту. Зачем вы опять прилетели?

– Ты знаешь зачем.

– Ничего я не знаю, – сказала она. – У вас в Москве женщины нету?

– Есть женщина. Это неважно.

Она усмехнулась.

– В России у вас говорят, что мужчина – кобель: засунуть скорей да бежать.

Не отвечая ей, он поднялся по ступенькам. Теперь

они стояли рядом.

– Ну, может, хоть в дом позовешь? – спросил Зверев.

– Входите, – сказала она.

Вошли вместе в комнату. Он сел рядом с печью на низенький стул.

– На этот не надо. Он детский.

– У вас дети есть?

Она побелела.

– Теперь уже нету.

Такого ответа он не ожидал.

– Вы сядьте сюда. – Она показала рукой на диван.

Он сел.

– Не стоит сюда приезжать. Муж, кажется, понял.

– Да мне что с того?

– Он может убить, покалечить.

– Убить? – он переспросил.

– Да, убить.

Глаза ее были прозрачными.

– Ты переменился, – сказала она. – А летом был жирный какой-то.

– Теперь не до жиру. – И он усмехнулся.

– Хотите со мной переспать или как? Свои надоели?

Во рту у него пересохло.

– Хочу. Даже очень.

– Я вас во сне видела. Правда, – сказала она. – Танцевали мы с вами.

– Я плохо танцую.

– Во сне танцевал хорошо.

– Ну разве что только во сне.

Она опустила глаза.

– Ну, как? Отогрелись? – спросила она. – Теперь уходите.

– Нет, я не уйду.

– Тогда я уйду.

– Послушай, Неждана!

– Ну, что?

– Поедем со мной.

– Сказала же, я никуда не поеду.

– Тогда объясни почему.

– Нет, вы объясните. Пришли. Вас не звали. Зовете поехать в Москву. Музеи смотреть?

– Я женюсь на тебе.

– Так замужем я! – засмеялась она.

– Да видел я этого мужа!

– И что? Не понравился?

Весь их диалог становился нелепым. Зверев вскочил и близко подошел к ней. Она не пошевелилась. Он с силой притянул ее к себе и попытался поцеловать. Она затрясла головой.

– Уходи.

Он прижал губы к ее волосам.

– Не знаешь ведь ты ничего, – прошептала она.

– Тогда расскажи.

– А кто ты мне, чтобы я вдруг рассказала?

– Давай я тебя… – Он запнулся. – Давай мы полюбим друг друга, и все.

Она оттолкнула его.

– А потом?

– Потом разведешься…

– Иди, – сказала она.

Лицо ее переменилось.

– Во сколько вы съемки хотите начать? – спросила она очень внятно и громко. – Но я должна мужа спросить. Вот и он.

На крыльце послышались быстрые тяжелые шаги. Лесничий открыл дверь и остановился. За лесничим стоял прямой бородатый человек, похожий на великана, которого изображают на рекламе местного литовского пива.

– Опять вы пришли. – И губы лесничего стали такими, как будто покрылись густым серым инеем.

Неждана пожала плечами и что-то сказала ему по-литовски.

– Жена говорит, вы по делу пришли. Я верю жене, а иначе бы…

– Что? – смеясь, спросил Зверев. – Иначе убил бы?

– Убил бы, – ответил лесничий.

Не переставая смеяться, Зверев поднял свою куртку, упавшую на пол со стула, обогнул лесничего, обогнул бородатого с пивной рекламы и на пороге обернулся, чтобы еще раз посмотреть на Неждану. Ее уже не было в комнате.