Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать

Чернова Ирина Владимировна

Фриц протянул руку ко мне, но в этот момент заскрипели половицы наверху и со второго этажа свесилась голова фрау Альмы в ночном чепце.

— Кто там полуночничает, Фриц, это ты?

Я проскользнула под его рукой так тихо, что сама удивилась. Обычно половицы скрипят, а тут — ни единого писка! Дверь в мой чулан была уже отворена заранее и я тут же рухнула на тюфяк, прикрыв ее за собой, пока старая фрау разбиралась со своим племянником.

— Ты так и будешь держать меня у порога? — Клодия едва сдерживалась от того, чтобы не заверещать, как обычно, но со мной этот номер уже не проходил. Если поначалу я начинала испуганно озираться, чтобы на нас, не дай Бог, обратили внимание любопытные соседи или прохожие, то спустя полгода жизни с Фрицем

это меня уже не трогало. Первый раз, когда я ее осадила, получился совершенно непредсказуемо, но зато я поняла, как с ней надо обращаться, чтобы потом кумушки на базаре хихикали над ней.

В тот день у меня было обычное женское недомогание, болел живот и я с трудом ползала по дому, как снулая муха. На требовательный стук в дверь подошла не сразу, а потом закружилась голова я прислонилась к косяку, закрыв собой дверной проем. Каждое движение вызывало боль, даже шевелить языком не хотелось и я вынужденно молча слушала визгливый голос падчерицы. Та верещала на всю улицу, но почему-то не поднималась по ступенькам, а я слышала ее как будто сквозь туман, не делая никаких движений. Энергия у Клодии наконец иссякла, она еще выплюнула пару забористых фраз, а сбоку, из приоткрытого окна, раздался громкий смех. Его подхватили те, кто уже топтался поодаль на улице, с интересом наблюдая за развитием событий, и Клодия стушевалась, побагровела еще больше и уже вне себя от ненависти заорала, обернувшись к зевакам:

— Что вылупились, шваль? Пошли вон отсюда!

Но прогнать кого-то с улицы, когда происходит такое интересное зрелище, абсолютно невозможно — улица городская и стоять на ней может каждый, кто заплатил за вход на воротах. Такое пояснение разозлило скандалистку еще больше, но городской люд уже почуял, что она дала слабину и подошел поближе. Клодия затопала ногами вне себя от ярости, стала визжать, что она пришла в дом к отцу, который сошел с ума и приютил у себя мерзкую дрянь, думающую только о том, как нагреть руки на наследстве ее бедной матери, но это уже вызывало откровенный хохот присутствующих и она помчалась прочь, плюнув по дороге под ноги собравшимся. Я закрыла дверь и только тут увидела, что держу в руке какую-то палку, прихваченную совершенно случайно. Значит, эта зараза испугалась и даже подниматься в дом не стала из-за нее?

— Зачем пришла? Ты же знаешь, что я без разрешения твоего отца ничего тебе не дам. Иди и разговаривай с ним.

— В дом пропусти, что на улице стоять, народ веселить, — буркнула Клодия и я посторонилась с прохода. — Марта, я хочу поговорить с тобой.

Многообещающее начало на самом деле чаще всего заканчивалось визгами и криками. Клодию интересовало только одно — украшения, которые Фриц когда-то то ли дарил Лауре, то ли просто держал дома, как военную добычу и не давал никому. Что у него была такая шкатулка, я уже знала, но никогда не просила у него ничего из нее, а вот Клодия вся изводилась на мыло, пытаясь выдрать у отца хоть что-то оттуда.

Я провела ее в столовую и уселась напротив. Девчонка уже по пути обежала меня цепкими глазками, ища вожделенные цацки, но ей не повезло и в этот раз — ничего нового она не увидела. Простые серебряные серьги, на которые она презрительно морщила нос, обручальное кольцо, тоже очень простое и кольцо с фианитом, с которым я попала сюда. Огранка камня была самая примитивная для 21 века, но на свету он играл хорошо и производил впечатление.

— Слушаю тебя, Клодия.

— Марта, ты ведь ничего не носишь из того, что отец припрятал наверху, — с ходу начала брать быка за рога падчерица. — Подумай, зачем тебе все это, если оно просто так лежит и никому не приносит ни радости ни дохода? Ты не шьешь себе новые платья, как фрау Лейден, не приходишь на званые обеды и вечера, ты просто сидишь в доме и продолжаешь быть той же служанкой, какой и привел тебя Ансельм. Отец уже стар, неровен час, с ним что-то случится, что ты будешь делать одна?

Разговор Клодии навел меня на определенные размышления. Раньше она так не выражалась,

все дело заканчивалось или требовательными визгами или сюсюкающим нытьем со слезами. Стройные фразы, на составление которых не хватило бы ее умишка, заставляли думать, что ее хорошенько накрутили и послали сюда. Сделать это мог ее Генрих, а мог и его папаша, вид которого мне не понравился с первого раза. Располневший темноволосый мужчина с короткой бородкой и хитрющими маленькими глазками откровенно льстил Фрицу, а у меня вызывал ощущение пристроившейся рядом пиявки. Что такой откусит руку и не подавится, я не сомневалась, но слава Богу наше общение закончилось лишь парой встреч на обедах и столкновением на улице. Значит, глупая девчонка разболтала всем о шкатулке Фрица и теперь на нее защелкали клювами. Грабить нас никто не полезет, но уже одно то, что это стало известно отцу Генриха…как его, кстати, зовут-то? Адольф, вроде бы, если правильно помню, так вот, если о таком деле, как шкатулка с военной добычей становится кому-то известно, то кроме неприятностей тут ждать нечего. Наверняка этой дурехе обещали что-то из нее, вот она и забила копытами.

— Отец твой еще не так стар, чтобы умирать в ближайшее время и я надеюсь, что он с Божьей и моей помощью проживет еще долго. То, что он положил, им и будет забрано.

— Марта, я же не прошу, чтобы ты лазала в эту шкатулку и брала там что-то, ты могла бы только подсмотреть, где он хранит ее, да ключик взять на время для меня. Это же не воровство, тебе ничего не будет за это. А я тебе могу потом дать серебряную крону… — маленькая дрянь напряженно смотрела на меня, уверенно ожидая согласия.

— Клодия, тебя в детстве драли родители? Ремнем, розгой, хворостиной?

— Да как ты смеешь… тварь безродная, мать меня и пальцем трогать не смела! — взвизгнула она.

— Так вот, запомни — я не твоя мать и выдеру тебя так, что на задницу не сядешь, если еще придешь ко мне с подобным предложением. И тому, кто послал тебя, передай, что своих предавать Марта Хайгель никогда не будет.

Захлопнув за ней дверь, я пошла за пирогом. Дура она, дура и есть. Только вот от таких вреда больше, чем пользы.

Пирог уже был готов и вытащен на кухонный стол, когда сверху застучала фрау Альма. Я поставила ей у кровати палку, привязав ее к спинке, чтобы та могла постучать мне, если ей что-то понадобится, а я буду внизу. Накрыв пирог чистой тряпицей, я помчалась наверх — и во-время, фрау сообщала, что ей надо на горшок. Хоть за это я могла сказать ей «спасибо» — отстирывать постельное белье после экскрементов лежачего больного удовольствие ниже среднего и в 21 веке, а уж здесь и подавно. Горшок я держала не простой, а с усовершенствованием, чем страшно гордилась. По моей просьбе плотник выпилил некое подобие туалетного сиденья и приколотил к нему спинку, так что сажать фрау на него стало намного легче, чем раньше. Старушку мне было жалко, как любого человека, попавшего в подобное беспомощное положение. Альме было пятьдесят семь лет, но выглядела она на все семьдесят. Старики здесь быстро сдавали, а уж если человека хватил инсульт, или удар, то участь его была решена. Похоже, что у фрау был именно инсульт, так как у нее отнялась левая рука с самого начала и вчера перестала двигаться челюсть. Она попросила пирога и я вернулась, чтобы отрезать ей любимый кусок — поджаристый краешек. Подхватила полотенце, блюдечко и пошла наверх, бросив взгляд на вход и стену около него, зашитую темными дубовыми панелями…

Год и десять месяцев назад.

…В дверь не стучали, а колотились, да так сильно, что я порядком испугалась. Пожар там, что ли, случился? Пока я вытаскивала засов, дверь дергали со всей силы, не давая его открыть.

— Перестаньте дергать дверь, я не могу открыть ее! — крикнула я в щелочку и стоящий на улице встал, тяжело дыша.

— Что случилось, герр Хайгель? — дверь снова была закрыта, а я была притиснута к стене, обшитой дубовыми панелями с такой силой, что не могла даже пошевелиться. — Вы сломаете стену или раздавите меня…