Раз и навсегда
Шрифт:
Она неспешно села, спустила ноги с кровати, затем осторожно поднялась, опасаясь, что снова начнется головокружение. От беспросветного отчаяния она вся окоченела, но ноги держали ее, и она огляделась вокруг.
Слева от нее легкие голубые занавеси, густо прошитые серебряной нитью, обрамляли целую стену, состоящую из окон; в дальнем конце комнаты стояла пара канапе с полосатой серебристо-голубой обивкой.
"Безумная роскошь», – мелькнуло у нее в голове. Она вновь попыталась отряхнуть от грязи юбки, но поняла, что попытки тщетны, еще раз оглядела комнату и горестно села на голубое атласное покрывало.
В
Она не могла поехать к Дороти и прабабушке, ибо герцогиня написала доктору Морисону записку, из которой совершенно определенно следовало, что именно Дороти, одну только Дороти, ждут в ее доме.
Виктория нахмурилась, и от смятения на ее гладком лбу пролегла глубокая складка. Поскольку по лестнице ее нес молодой темноволосый мужчина, то, вероятно, он был слугой, а статный седовласый мужчина, открывший парадную дверь, был герцогом. Первоначально же она приняла его за старшего слугу – вроде миссис Тилден, домоправительницы, которая всегда встречала гостей в доме Эндрю.
Кто-то постучал в дверь, и Виктория виновато вскочила с постели и аккуратно разгладила покрывало, перед тем как отозваться.
– Войдите.
Вошла горничная в накрахмаленном черном платье, белом переднике и белом чепце, с серебряным подносом в руках. За ней, подобно марионеткам, появились еще шесть горничных в такой же черной униформе, с ведрами, полными дымящейся воды. За ними – два лакея в зеленых ливреях с золотыми галунами: они принесли ее чемодан.
Первая горничная поставила поднос на стол между канапе, а остальные исчезли в соседней комнате. Лакеи опустили чемодан возле кровати. Через минуту они все гуськом вышли, напомнив Виктории оживших деревянных солдатиков. Единственная оставшаяся горничная обратилась к Виктории, смущенно стоявшей у кровати.
– Здесь еда для вас, мисс, – сказала она; ее простое лицо было намеренно невыразительным, но голос – робким и приятным.
Виктория прошла к канапе и села; от вида поджаренных хлебцев с маслом и горячего шоколада у нее потекли слюнки.
– Его милость сказали, что вы должны принять ванну, – сообщила горничная и пошла в смежную комнату. Виктория выждала и поднесла чашку ко рту.
– Его милость? – повторила она. – Это тот.., джентльмен.., которого я видела у парадного? Плотный седой мужчина?
– Бог ты мой, нет! – удивленно ответила горничная. – Это мистер Нортроп, дворецкий, мисс.
Облегчение, которое она почувствовала, было недолгим, так как горничная нерешительно добавила:
– Его милость – высокий мужчина с черными кудрями.
– Так это он сказал, что я должна принять ванну? – сердито спросила Виктория.
Горничная, зарумянившись, кивнула.
– Ладно, мне действительно это нужно, – неохотно согласилась Виктория. Она съела тост, допила шоколад, затем прошла в смежную комнату, где горничная сыпала ароматическую соль в дымящуюся воду.
Медленно снимая запыленное и помятое в путешествии платье, девушка вспомнила о содержании краткой записки, которую прислал ей Чарльз
"Приезжайте немедленно, дорогая моя, – писал он. – Вас не просто ждут, но ждут с нетерпением». Тогда, может быть, ее вовсе не собираются отправлять обратно? Возможно, «его милость» что-то напутал?
Горничная помогла ей промыть волосы, затем поднесла мохнатое полотенце и поддержала ее при выходе из ванны.
– Я убрала вашу одежду, мэм, и приготовила постель на тот случай, если вы захотите вздремнуть. Виктория улыбнулась и спросила ее имя.
– Мое имя? – повторила горничная, удивленная, что это интересует гостью. – Почему вы спрашиваете? Мое имя – Рут.
– Большое спасибо, Рут, – сказала Виктория, – за то, что вы убрали мою одежду.
Краска удовольствия проступила на веснушчатом лице горничной, которая сделала легкий книксен и направилась к дверям.
– Ужин в восемь, – сообщила она на ходу. – В Уэйкфилде его милость редко придерживается принятого здесь расписания.
– Да, Рут, – чувствуя неловкость, спросила Виктория, когда горничная подошла к двери, – здесь что, два.., их милости? То есть меня интересует Чарльз Филдинг…
– О, вы говорите о его светлости! – Рут оглянулась, как бы беспокоясь, что ее могут услышать. – Он еще не приехал, но к ночи мы ждем его прибытия. Я слыхала, как его милость велел Нортропу уведомить его светлость о вашем приезде.
– А какой он из себя.., м-м.., его светлость? – спросила Виктория, чувствуя, как глупо употреблять эти странные титулы. Рут уже было собиралась описать его, но затем передумала.
– Простите, мисс, но его милость не позволяет слугам сплетничать. И нам также не разрешается фамильярничать с гостями. – Она присела в поклоне и удалилась, шурша накрахмаленными черными юбками.
Виктория была поражена тем, что два человека не имеют права поговорить в этом доме только потому, что один – слуга, а другой – гость, но, вспомнив свое краткое знакомство с «его милостью», она вполне могла представить себе, что он способен дать такое бесчеловечное указание.
Виктория достала из гардероба ночную сорочку, надела ее и забралась в постель. Роскошный шелк простыней ласкал ее кожу, и, засыпая, она молила Всевышнего, чтобы Чарльз Филдинг оказался более доброжелательным человеком, чем другой – его милость. Ее длинные темные ресницы, подрагивая, опустились, прикрыв щеки подобно мягким опахалам, и она погрузилась в сон.
Глава 5
Через открытые окна лился солнечный свет, а по комнате гулял легкий ветерок, мягко овевавший лицо Виктории. Где-то внизу по брусчатке цокали конские копыта, а на подоконник одновременно уселись две птахи, тут же затеявшие шумную ссору. Их раздраженное щебетание постепенно нарушило счастливый сон о родимом доме и пробудило Викторию.
Полусонная, она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Вместо привычной грубоватой ткани домашней наволочки, пахнувшей мылом, ее щека коснулась гладкого шелка. Смутно сознавая, что это не ее постель, что внизу нет мамы, готовящей завтрак, Виктория еще крепче зажмурилась, пытаясь восстановить прервавшийся безмятежный сон, но тщетно. Она неохотно повернулась и открыла глаза.